По струнам гитары

Драные занавески, снизу обугленные, словно побывали в пожаре. Старый развалившийся диван, с огромными пятнами и прожжёнными дырами. Напротив него поцарапанный лакированный шкаф советского периода. На деревянном покорёженном полу, под завалом пустых бутылок, тряпок и окурков, виднеются чёрные обожжённые разводы.

Что здесь произошло?

Вздрагиваю, когда под нами что-то громко упало. Видимо, на первом этаже. Квартира подпрыгнула. Вит даже не шелохнулся.

– Ты здесь родился?

– Да, – сухо отвечает парень, – и прожил пять лет.

Качаю головой, стараясь представить маленького Вита, живущего здесь. В груди вспыхивает огонёк надежда, что раньше это место выглядело иначе. Но уголки губ тянутся вниз, стоит вспомнить слова Вита о том, почему он предпочитает чёрный цвет. Казалось, даже просто стоя здесь и ничего не касаясь, можно испачкаться.

– Где твои родители?

– Ты только что их слышала. – Вит запрокидывает голову.

Мои глаза округляются.

– Они живут здесь?

– В квартире снизу, у собутыльника. Переехали, как только убили эту квартиру. Уже давно.

– Ты с ними видишься?

Вит резко обернулся.

– Ты как думаешь? – В глазах вспыхивает уже знакомая злость. – Должен ли я общаться с теми, кто добровольно отказался от меня? Я был им в тягость, отвлекал от единственного, чего им хотелось, – от бухла. Поэтому когда соцзащита забрала меня, они не попытались исправиться, чтобы вернуть меня домой. Просто забыли о моём существовании.

Беззвучно охаю, переминаюсь с ноги на ногу.

– У тебя… – мой голос дрогнул. – У тебя есть братья или сёстры?

– Нет, – выдыхает Вит. Он моргнул. Злость отступила. Парень кивает в сторону старого шкафа. – Если верить записям, лежащим здесь, то роды были тяжёлые. После моего рождения моя мать… – он закрыл глаза, словно слово причиняло ему физическую боль. – Она больше не может иметь детей.

– Но тебе хотелось, чтобы они были?

– Боже упаси! – Его плечи дёрнулись. – Конечно, нет! Оглянись. Неужели я могу хотеть, чтобы кто-то прошёл через то же, что и я? Как я могу хотеть, чтобы кто-то голодал и замерзал, как я? – Сердце заныло. – Мне было бы в сотни раз сложнее, если бы пришлось заботиться ещё о ком-то.

– Но вы были бы друг у друга, – потупилась я.

– Так же близки, как ты со своей сестрой?

Вскидываю голову, чтобы прямо посмотреть на него, задетая за живое.

– Это другое.

– Неужели? Мой брат или сестра так же могли бы от меня отвернуться.

Резко отворачиваюсь, железный обруч сдавил горло.

– Часто сюда приходишь? – зачем-то спрашиваю, надеясь услышать, что он забыл об этом месте.

– Раз в месяц.

– Зачем? – не решаюсь посмотреть на него.

– Чтобы оставить деньги в почтовом ящике.

Хлопаю ресницами, затем качаю головой:

– Ты содержишь родителей, с которыми не общаешься? Почему?

Я всё же поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Вит бледнее, чем обычно.

– Потому что от этого мне легче. Так я убеждаю себя, что лучше их – я не даю им сдохнуть от голода. – Он прикрывает глаза. – Или наоборот помогаю быстрее подохнуть от водки, которую они хлещут, не прекращая.

– Они знают, что это ты оставляешь им деньги?

Внутри меня все органы сжимаются.

– Понятия не имею. – Он пожимает плечами. – Я стал приходить сразу, как только вышел из детского дома. И за это время ни разу их не видел. – Вит посмотрел на пол, затем стукнул ногой. – Зато много раз слышал.

– И то, что ты стал звездой, они тоже не знают?

– Последний раз они видели пятилетнего ребёнка в слезах и соплях, которого силой выволокли из этой квартиры. – В груди немеет, а в горле образовался ком с шипами. – Даже если они слышали по телевизору моё имя или видели меня, не думаю, что узнали.

Вит замолкает. Я перевариваю услышанное. По сравнению с его жизнью, мои проблемы, о которых я плакала вчера, кажутся слюнявым бредом. Сужаю глаза, злясь на свою слабость.

Вит понимает мой прищур по-своему.

– Это не то, что ты ожидала увидеть? – Вит вдруг ехидно хмыкает. – После этого всё ещё хочешь меня?

Что?

Куда делся парень, который успокаивал меня вчера вечером и страстно целовал час назад? В его красивых глазах прорезались уже знакомые проблески надменности. Он бросает мне вызов.

– Я знала, что ты вырос в детском доме.

– Да, – губы Вита растянулись в улыбке, от которой стынет кровь. – Но одно дело знать, и совсем другое – увидеть собственными глазами. Гай и Снежа тоже были в детском доме, но их ситуация разительно отличается. Их родители погибли, мои же всё это время были здесь.

– Это ничего не меняет.

Вит делает быстрый выпад вперёд, хватает меня за руку, разворачивает, прижимая мою спину к своей груди. Его подбородок упирается в выемку между шеей и плечом.