По ступеням «Божьего трона»

За полосой песков мы спустились в лог, направлявшийся отсюда на северо-запад. Он составлял естественное продолжение теснины, глубокою щелью, всего метров 10–12 шириной, прорезывавшей хребет, устье которого сложено было из метаморфического глинистого сланца, прорезанного жилами и прожилками кварца. По дну его бежал ручеек, который, впрочем, тут же, у нас на глазах, зарывался в песок.

Чрезвычайной сыростью пахнуло на нас из этой щели, и одновременно донесся шум и грохот горной речонки. Да, вода бежала здесь не еле-еле сочащейся струйкой, а настоящей речкой, бурлившей на перекатах и взбивавшейся в пену среди встреченных камней!

Появился камыш, который рос тут так густо, что мы с трудом через него пробирались; вскоре, однако, ущелье раздвинулось и на левом берегу ручья открылась лужайка, поросшая тополем, прямые, как сосна, стволы которого достигали здесь по крайней мере 20–24 м высоты, т. е. имели такой исполинский рост, какого редко достигают даже осокори в Средней и Южной России! Лужайка покрыта была травою, свойственною всем вообще среднеазиатским «тугаям»[114], и между прочим – кендырем, тарло, еджириком и изаном. Когда мы взъехали на эту лужайку, то взорам нашим представилась такая картина.

На террасовидной площадке, усыпанной мелкой галькой и гравием, пылал огонек, у которого помещались три человеческие фигуры – очевидно, те охотники, которым мы были обязаны вкусным ужином в урочище Ильтырган; ружья на сошках и различная утварь расставлена была тут же, а трофеи их охоты – туши джейранов, архара и шкурки лисиц развешены и распялены ниже, между деревьями; тут же на земле валялись рога, шкуры и кости; наконец, на заднем плане, под навесом скалы, виднелись лежанки и сложенные в кучки другие принадлежности вьючного снаряжения. И весь этот лагерь с его хаотическим беспорядком, причудливые скалы, высокоствольный лес, мурава и обрамленная высоким камышом речка – все это в совокупности представляло столько своеобразной прелести, в особенности после нескольких дней, проведенных нами среди монотонных ландшафтов пустыни, и было настолько ново и неожиданно, что мы не могли не приостановить на мгновение лошадей, дабы полнее насладиться созерцанием этого дивного уголка, так далеко заброшенного в пустыню.

Едва охотники нас завидели, как с обычным: «Аман, аман! Хош курдук! Хош курдук!»[115] – бросились к нам навстречу. Тотчас же у костра появилась кошма, а затем разостлана была здесь довольно-таки засаленная супра, на которой и поставлены были мясо в деревянном корытце и дымящаяся шурпа. Нам радушно предложено было отведать горячего варева, которого, по уверению наших радушных хозяев, должно было хватить с избытком на всех. Это было кстати, потому что мы очень проголодались… К началу нашей трапезы подоспели еще трое охотников. Ели молча, но за чаем разговорились, причем, как и следовало ожидать, темой для разговора послужил наш приезд в эти горы и охота на местного зверя. Диких верблюдов в окрестностях нигде не оказывалось, зато вблизи нашей стоянки водились архары, во множестве джейраны и дикие кабаны, а из хищников – лисица и дикая кошка. Особенно заманчивой показалась нам охота на архаров, почему и решено было остаться на день в этом урочище, которое носило название Торак-булак.

Вставши до солнца, мы наскоро напились чаю и разбрелись во все стороны. Я с Комаровым избрали сначала путь вверх по ручью, причем местами нам приходилось продираться среди четырехметрового камыша и гигантских кустов пустынного шиповника, затем свернули в одно из восточных боковых ущелий, которым и поднялись на площадку, усыпанную галькой и гравием. Площадка эта к югу постепенно возвышалась и переходила в холмистые предгория грандиозного хребта Тюге-тау; на севере же она круто обрывалась в сторону Мыль-токсунского яра, о котором выше упоминалось. С этой стороны до гребня площадки подымались пески, которые, не образуя значительных наметов на ней, проносились далее и засыпали постепенно Торак-булакскую щель. Здесь, да и ниже в песках, мы заметили обычную для таких местностей растительность: саксаул, хвойник, джантак, солянки и чий. Солнце встало и своими косыми лучами золотило теперь пески и стебли этих растений, среди которых послышалось чириканье пустынного воробья и мелодичный голос сойки Хендерсона. Кругом все проснулось – день наступил!

Когда я осмотрелся, мне представилось, что я стою на береговой террасе некогда существовавшего к северу значительного водного бассейна, но как давно это было?

С восходом солнца архары покидают горные вершины и, пасясь местами, мало-помалу спускаются к воде, после чего имеют обыкновение отдыхать под каким-либо прикрытием. Это самое удобное время для того, чтобы подойти к выслеженному животному; однако при этом требуется еще бо́льшая осторожность, чем во всякое другое время, потому что архар, потревоженный во время сна, пугливо уносится вперед и вскоре оказывается потерянным для охотника.