По ступеням «Божьего трона»

Этот путь, длиной в 197 км, через рыхлые снега, которыми завалены были горы, мы хотели пройти в трое суток; но при этом возник вопрос: а как же быть нам с баранами, из коих два следовали за нами – один из Джаркента, другой из урочища Цаган-усу, и на последнем показали себя необыкновенными ходоками, пройдя в два месяца свыше 1652 км? Особенно жаль было джаркентца! Но в конце концов нам все равно пришлось бы расстаться с ними, а потому, призвав хозяина таня, который показался нам человеком порядочным, мы предложили ему принять от нас всех баранов, с тем чтобы обоим нашим любимцам сохранена была жизнь. Китаец очень удивился предложению, но обещал свято исполнить просимое:

– Завтра же они будут отправлены в стадо знакомого мне торгоута!

Город Цзин-хэ мы покинули ночью. Проводника с нами не было, но нам казалось, что мы и без него найдем дорогу на перевал. Однако уже за рекой Цзин, благодаря темноте, мы сбились с пути. Пришлось ехать пашнями, пока случайно мы не набрели на человеческое жилье. На наши окрики в фанзе поднялся переполох, но когда китайцы сообразили, в чем дело, то один из них вызвался даже вывести нас на большую дорогу.

К восходу солнца мы добрались до урочища Юн-цзы-ху, перешли здесь по мосту через последний арык, выведенный из реки Цзин, и, держась затем северной окраины высоких наметов песку, вышли к глубокому руслу временного потока, в котором еще, по-видимому, недавно строилась вода. Русло это мы перешли несколько выше, чем в минувшем году, и, оставив вправо урочище Толи, вышли на каменистую степь, поросшую хвойником и чахлым саксаулом, которой и следовали до ущелья реки Боростая, или Тагур-су. В ней мы нашли довольно высокую воду, которая объяснялась быстрым сходом (при температуре в тени 10°) накануне выпавшего снега.

Ущельем Боростая мы прошли километров шестнадцать и остановились на ночлег несколько выше устья речки Нилхи[340] (иначе Чакыр-су), на площадке, мысом упиравшейся в реку и обросшей по краям тополем и караганой. Подножного корма тут не было, и наши лошади получили лишь усиленную дачу гороха, который мы захватили с собой в качестве фуража.

Спали, не раздеваясь, имея изголовьем седельные подушки, и проснулись задолго до рассвета. Солнце застало нас уже в урочище Ачал, откуда колесная Пиличинская дорога сворачивала на запад, наша же, на перевал Цитерты, шла прямо на север.

Абсолютная высота этого урочища 5460 футов (1664 м)[341]. Метров же на 150 выше начался сплошной снег, из-под которого тропинка обнажалась только местами. Хорошо еще, что перед нами здесь кто-то проехал; иначе нелегко было бы нам взобраться на перевал по падям, все неровности коих были скрыты под рыхлой пеленой свежего снега.

Под самым перевалом его было с метр; он плохо слежался, и мы только с большим трудом его одолели; но, наконец, добрались и до каменистого спуска, оставшегося нам столь памятным по прошлому году. Скоро затем мы миновали урочище Уч-табан и, перевалив через горный отрог, вышли в долину Чон-кола. Здесь мы обогнали стадо баранов – арьергард перебравшегося на зимнюю квартиру кызаевского аула.

В долине Чон-кола было уже мало снега, а ниже устья р. Джаргалы, откуда река эта получает монгольское название Боро-бор-гасу, он даже перестал вовсе встречаться. Но зато появилась грязь – ярко-красная, ослизлая глина, которая донельзя затрудняла бег лошадей.

Когда мы поравнялись с устьем речки Талды, солнце закатилось за горы, и в ущелье вдруг стало сыро, холодно и неприветливо. Пришлось пустить в дело нагайки и рысью пройти последний участок пути, который показался нам бесконечным. Но когда он был пройден, с каким наслаждением окинули мы взором раскинувшуюся перед нами долину, которая сказала нам, что путешествие наше окончилось… Да, оно должно было окончиться завтра, со вступлением в город Кульджу!

Мы ночевали в выселке Ураз-бай, где нас встретили, как старых знакомых. По случаю нашего возвращения приютившие нас таранчи хотели было созвать музыкантов, но мы после скверно проведенной ночи и пятнадцатичасового пребывания в седле валились с ног от усталости и после чая тотчас же улеглись спать.

Сон был, однако, беспокоен, а желание скорее добраться до Кульджи, где мы рассчитывали найти письма с родины и деньги из Географического общества, подняло нас задолго до рассвета. И вот мы снова в седле и рысью бежим по знакомой дороге. Мы считаем часы, минуты… пока вдали не показались наконец городские сады…

В Кульджу мы прибыли после полудня 8 ноября 1890 г.

На этом дне обрывается мой дневник. Прежде, однако, чем окончательно проститься с читателем, мне остается сделать обзор климатических данных южной Джунгарии и Илийской долины, относящихся к переходному времени между осенью и зимой.

* * *