По ступеням веры

В первую очередь я постараюсь помочь ребенку обнаружить то, о чем я упоминал, когда говорил о значении свободы: я достойный член общества, если я владею собой (будь я мальчик или взрослый мужчина). Отдать можно только то, чем владеешь, и, следовательно, можно внести свой вклад в жизнь постольку, поскольку ты владеешь собой, можешь распоряжаться всем, что у тебя есть, – твоим телом, твоим разумом, твоими чувствами и, конечно, твоей готовностью жить и умереть. Это первое. Второе, что я постарался бы внушить, – уважительное, даже благоговейное отношение к тем людям, которые думают иначе, но правдивы и искренни в своих убеждениях, будь то религиозные, или общественные, или политические взгляды. Несогласие – это одно, но считать, будто другой человек, раз он не разделяет наши взгляды, не может быть честным – совершенно другое дело. Итак – уважать другого в той же мере, в какой я ожидаю уважения к себе, признания моей личности. Это не значит, что я не стану спорить или обсуждать наши разногласия, но я буду делать это с чувством уважения, а не презрения. Оттого, что человек не разделяет чьи-то религиозные или политические взгляды или принадлежит другой идеологии, он не становится негодяем. Идеология может быть ошибочной, человек может быть удивительно великим.

Я приведу вам пример, который, возможно, не покажется вам очень благовидным. Во время последних сражений на востоке Франции к нам в медпункт принесли двоих немецких солдат. Поскольку я говорю по-немецки, меня попросили подойти к ним (они оба умирали). Я спросил одного из них: «Очень страдаешь?» Он посмотрел и сказал: «Как я могу страдать? Мы же вас бьем!» Его идеал был ложный, я был готов бороться с ним до смерти, но этот человек положил свою жизнь за то, что считал истиной, и я мог уважать его, хотя от всей души отвергал всё, что он защищал. Вот второе.

А в-третьих, я бы предложил два принципа преподавания истории, в отличие от того, как ее часто преподносят. Один принцип – не преподавать исключительно отечественную историю, так, будто на свете нет никаких других стран или как будто другие страны существуют только наподобие спутников вокруг солнца. Потому что это неверно, это неправда; это неправда по отношению к людям, это тем более неправда по отношению к странам. А второй принцип – преподавать историю (насколько это возможно) без постоянных изменений курса в зависимости от изменений политической системы, настроений в обществе и т. д. Надо стараться преподавать историю целостно, с интеллектуальной честностью и не опровергать систематически все благородное и великое из-за того, что контекст был «не тот». Я хочу сказать, что были в прошлом великие люди, мужчины и женщины, которые действовали в контексте самом по себе дурном, уродливом, но это не принижает их как таковых. Я думаю о людях, которые воевали, которые были на службе в колониях; о людях во множестве ситуаций. Ситуации, возможно, были уродливые, но люди могли быть великими. И таким образом, я думаю, нужно учиться уважать человека. И не надо считать успех доказательством того, что человек отстаивал правое дело. Легко счесть, когда террорист взял верх, что он был прав изначально. Нет, он с самого начала был преступником, который достиг успеха, вот и всё. И, я думаю, если бы подход к истории был такой уравновешенный, вполне возможно, что наш ум, наши сердца открылись бы и для другого.

Как передавать веру

О вере, образовании, творчестве [92]

Сейчас наука играет такую громадную роль – и справедливо, и я радуюсь этому, – что кажется нам, будто все вопросы должны решаться так, как решаются научные вопросы; и мы хотим применить чисто научные методы к темам, к которым они неприменимы. Мы же не применяем методов физики к биологии, методов химии к истории. С какой стати мы должны применять методы физических наук к области человеческой души? Я когда-то занимался наукой, в частности, физикой. Всякий физик может разложить музыкальное произведение на составные части, разобрать их математически, превратить их в кривые; это называется «акустика», но это не называется «музыка». После того как вы анализировали физическими приборами музыкальное произведение, у вас никакого представления нет о том, прекрасно оно или ничтожно, потому что восприятие красоты в музыке происходит на другом плане.

* * *