По субботам не стреляю

«Аги? Господи, кто это – Аги?» – лихорадочно соображала я.

– Да я и сам хотел, – продолжал он. – Видите ли, мне кажется, вы тот самый человек, с которым мне нужно поговорить...

Интересно, почему это именно со мной? Может, дело в том, что я говорю по-венгерски? Людей, которые его знают, на свете не так уж много, и к ним у венгров особое отношение...

– Говорите, – недоумевая, согласилась я.

– Я понимаю, что мой внезапный отъезд мог показаться странным, если не подозрительным, но у меня не было выхода. Антон, вероятно, сказал вам, что я приехал в Москву, чтобы окончательно договориться о гастролях Добрынина. С нашей стороны все было готово. Мы даже издали что-то вроде либретто – перевод самых известных песен на венгерский. Я привез ему показать... Программа была готова. Собственно, все дела можно было кончить в один день... Но я решил задержаться... Дело в том, что я приехал в Москву не один, а с дочерью... Она школьница, ей шестнадцать лет. Моя жена была русская, она умерла десять лет назад. Аги говорит по-русски, но плохо. Пока жена была жива, они каждое лето ездили в Россию, а после ее смерти девочка не была там ни разу. Поэтому я решил взять ее с собой. На свою голову... Понимаете, у нее к России совершенно особое отношение. Россия для нее связана с матерью, с детством, со сказками... Не просто страна, а какое-то тридевятое царство... Теперь представьте себе: приезжает она в это тридевятое царство и видит настоящего русского богатыря из сказки... Словом, Добрынин произвел на нее неизгладимое впечатление. Иначе и быть не могло, и я, дурак, должен был предвидеть это заранее. Но я оказался дураком вдвойне: я не только этого не предвидел, но и ничего не заметил. В субботу утром она отказалась идти со мной гулять, сказала, что устала и хочет побыть в номере. Когда я вернулся, она лежала на кровати и читала. Потом мы включили телевизор и услышали эту кошмарную новость... С Аги такое творилось – не могу вам передать. Она плакала, билась, умоляла ее увезти. Только тогда я наконец понял... Но мало того... Она призналась мне, что днем не сидела в номере, как я думал, а ходила к дому Добрынина...

И тут я догадалась. Так вот что казалось мне знакомым! Акцент. Она говорила с венгерским акцентом.

– В костюме цыганки? – спросила я. – Она нарочно отпугивала от него женщин?

– Теперь вы поняли? – ответил он вопросом на вопрос. – Мне необходимо было ее увезти – я просто не мог поступить иначе. Она была в таком состоянии... Я всерьез опасался за ее психику. Нужно было срочно увезти девочку из этого кошмара. Я надеялся, что дома она придет в себя. И кроме того... Если бы как-нибудь всплыло, что она тогда болталась около того самого дома, с ней наверняка захотели бы побеседовать, а она, видит бог, была не в том состоянии, чтобы отвечать на вопросы. Она могла просто не выдержать. Вот почему я уехал. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – ответила я. – Вполне. И как она сейчас?

– Очень сильно потрясена. И все-таки дома она немного пришла в себя – мне так кажется по крайней мере. Правда, время от времени повторяет, что накликала беду своими пророчествами... С Антоном она разговаривать побоялась и притворилась, что не понимает по-русски.

– Все ясно, – сказала я. – Ну что ж... Спасибо за ин­формацию.

– Не за что, – ответил Лендел. – Не знаю, какой в этой информации толк... Во всяком случае, я свое дело сделал. Спасибо вам, Ирина, что выслушали.

Я собиралась попрощаться и положить трубку, но в этот момент сестра, успевшая по моим репликам реконструировать картину, быстро написала что-то на бумажке и подсунула ее мне под нос. «Спроси, видела ли кого-нибудь. И про концерт», – прочитала я. В самом деле – могла бы и сама догадаться!

– Господин Лендел... – начала я.

– Просто Ласло, – перебил он.

– Хорошо – Ласло. Скажите, пожалуйста, Ласло, ваша дочь... она видела кого-нибудь, кто выходил бы из дома после меня?

– Нет, Ирина. Она ушла сразу следом за вами. Иначе она не успела бы к моему приходу.

– И еще одно... Вы были на последнем концерте Никиты?

– Да. Он пригласил нас. Мы сидели в первом ряду.

– Ну так, – сказала я, положив трубку и пересказав сестре подробности разговора. – Еще одна исповедь. Сперва – еврей, потом – венгр... Отчего это мне так везет, хотела бы я знать? Может, во мне есть что-то от исповедника? Ну, ладно... Хоть что-то прояснилось, слава тебе господи. А то – одни загадки и ни одной разгадки! Неизвестно, правда, что с этой разгадкой делать, но все-таки... И как это я сразу не сообразила, что у нее венгерский акцент! Вот растяпа! А, между прочим, заметь, сколько в этой истории всяких лингвистических штучек: цыганкин акцент, потом этот e-mail с разной транслитерацией... Погоди, что-то я должна была сделать?.. Ах да, Антону позвонить, я обещала...

– Постой, как ты сказала? – изменившимся голосом переспросила сестра. – Лингвистических штучек? Транслитерация?..

– Ну да, – удивилась я, – а что?

Она никак не реагировала на мой вопрос и продолжала бормотать, глядя в пространство: