По субботам не стреляю

«Молодой и талантливый» сразу показался мне чрезвычайно симпатичным, но мне было ужасно неловко перед хозяйкой, поэтому я не стала предпринимать никаких шагов и даже решила поскорее уйти – от греха подальше. Я понимаю, что это может показаться странным, но такой уж у меня нелепый характер. Тут дело совсем не в суперблагородстве – просто я, как уже было сказано, отчаянно боюсь наживать врагов без крайней необходимости. «Молодой и талантливый» вел себя вполне нейтрально, поэтому, когда он догнал меня на улице, это оказалось для меня полной неожиданностью. Но тут уж я, чего греха таить, ужасно обрадовалась: все сделалось так, как мне хотелось, а я вроде и ни при чем. Так начался наш с Костей роман, в последнее время вступивший в предбрачную фазу.

Вот что меня сильно смущало... Все эти месяцы я практически не сомневалась, что Костя – это именно то, что мне нужно. Но если это так, то почему я с такой легкостью сдаю позиции? Разве так должна себя вести настоящая женщина? Настоящая женщина должна твердо верить в невиновность своего возлюбленного (если, конечно, он невиновен) и помогать ему доказывать это всем прочим. Но, даже если он виновен, ей тоже совсем необязательно от него отрекаться. Бывали ведь и такие, которые шли за убийцами на каторгу и там их спасали. Как Сонечка Мармеладова... Для меня же совершенно очевидно: если это сделал Костя, то между нами все кончено раз и навсегда. Никаких объяснений, пониманий и спасаний. Теперь спрашивается: что это значит? Что мне далеко до Сонечки или что я не люблю и не любила его по-настоящему? Может, я вообще этого не умею?

Он опередил меня минут на пятнадцать. Когда я пришла домой, они с мамой сидели на кухне. Маринки дома не было. Мама поила его чаем и вела светскую беседу, старательно делая вид, что все в полном порядке. Когда я вошла, они обсуждали тайну вклада в швейцарских банках. В воздухе висело напряжение – непонятное, если учесть, что он не знал, что я знаю... Увидев меня, мама сделала было движение уйти, но спохватилась и посидела еще несколько минут для приличия, после чего поспешно ретировалась.

У меня было заготовлено по меньшей мере пять хитроумных подходов. Однако, оставшись с ним один на один, я совершенно неожиданно для себя ляпнула:

– Костя, верни мне, пожалуйста, мою записную книжку!

Он побледнел. Ох, как он побледнел! Я никогда не видела, чтобы люди на глазах так бледнели. Как в романах: «Краска сбежала с его лица». Я смотрела на него не отрываясь. Это был очень важный момент. Он мог начать отпираться, мог сказать что-нибудь вроде: «Ты с ума сошла! Откуда она у меня?» Он мог спросить: «Откуда ты знаешь?» – и тем самым признать мою правоту. А мне нужно было в эту самую секунду понять по выражению лица и по тону самое главное...

Он не стал спрашивать: «Откуда ты знаешь?» Он сказал:

– Она у меня дома. Отдам в следующий раз.

Следующий раз? Значит, он уверен, что он будет, этот следующий раз?..

Я выжидательно смотрела на него и молчала. Он взял сигарету и заговорил чужим, монотонным голосом:

– Он позвонил мне в пятницу, поздно вечером, и предложил встретиться. По-моему, он был пьян... Говорил что-то о Екатерине Второй и ее фаворитах, называл меня счастливцем Потемкиным...

– Откуда он знал твой телефон? – перебила я.

– У него же была твоя записная книжка.

– Он не знал твоей фамилии.

– Фамилию можно было узнать у кого-нибудь из твоих сотрудников, после твоего ухода. Он, кстати, знал, кем я работаю. Так вот... Он предложил встретиться, я согласился.

«Почему?! – возопила я мысленно. – Почему ты согласился? Зачем тебе нужно было его видеть?» Ладно, этот вопрос отложим на потом.

– Мы договорились встретиться на следующий день, продолжал он. – С утра у меня были переговоры – я не мог точно сказать, сколько они продлятся. Он стал ерничать по поводу работы в выходные – что-то вроде: «Ну вы прямо горите на работе, я спокоен: наша экономика в надежных руках...» Я перебил его и спросил, не случалось ли ему записывать дисков по воскресеньям. Он понес какую-то ахинею насчет творчества без выходных, я же говорю: он был пьян... Я снова прервал его и сказал, что позвоню, когда освобожусь. Переговоры кончились около половины второго – не помню точно. Значит, я позвонил ему без чего-то два. На этот раз он был трезвый... по-моему. Но все равно называл меня Потемкиным... Я сказал, что могу приехать около половины третьего, очень ненадолго.

«А Никита положил трубку, позвонил господину Еврею, выгнал Лильку и позвонил мне... – прокомментировала я про себя. – Теперь я понимаю, почему он соврал и сказал, что обедает с Евреем в ресторане. Он боялся, что я захочу заехать за записной книжкой и столкнусь с Костей. А это не входило в его планы».

– Но я опоздал, – сказал Костя. – Один из швейцарцев поймал меня в дверях и попросил обсудить еще кое-что с глазу на глаз. Потом я попал в пробку на Кольце... В общем, я приехал не в половине третьего, а около трех, точно не помню. Я нарочно не смотрел на часы, чтобы не нервничать, – хотел явиться в форме...