По субботам не стреляю

Что до Никитиного исчезновения, то, как выяснилось, я была права лишь частично. Он действительно исчез, но не навсегда, а на несколько лет: кончал консерваторию, внедрялся в шоу-бизнес, – в общем, как и было им задумано, становился знаменитостью. А потом, в один прекрасный день, позвонил и пригласил нас с сестрой на свой концерт. Мы пошли... На следующий день он позвонил снова и попросил разрешения зайти в гости – вообще в гости, не ко мне лично, а ко всем нам. «Я сто лет у вас не был...» Попробуйте в ответ на это сказать: «Нет»! Может быть, кто-нибудь и может, а я не в силах... Он пришел, принес маме цветы, был чрезвычайно мил и развлекал в равной степени всех троих – и маму, и сестру, и меня. Посидел, попил чаю и ушел, напоследок испросив разрешения заходить вообще и советоваться насчет текстов песен в частности – «все-таки у вас два филолога в доме». Два филолога – это были мы с сестрой, только что закончившие филфак, а наши советы нужны были ему как рыбе зонтик.

С того дня Никита стал появляться у нас регулярно. Сперва – и, надо сказать, довольно долго – он вел себя совершенно безукоризненно, всячески подчеркивая, что нас с ним связывает дружба и ничего, кроме дружбы. Я понимаю, в это трудно поверить – но он сумел временно ввести меня в заблуждение. Меня, но не мою проницательную сестру. Как раз в это время она решила сменить профессию и потому оттачивала свою проницательность на родных и близких.

– Тактика и стратегия! – объявила она чуть ли не после первого же Никитиного визита.

Больше того, она развернула передо мной сценарий грядущих событий, совпавший с реальностью до мелочей, до смешного.

– Сперва пойдут воспоминания, – пророчествовала она. – Постепенно они приобретут исповедальный характер. Как только начнется психоанализ – пиши пропало! Он объявит, что без тебя ему не жить, и потащит в койку. Ты скорее всего не дашь, потом пойдет сплошная достоевщина, и он не отвяжется от тебя уже никогда.

Один к одному! Задушевные беседы плавно перешли в ухаживания, ухаживания – в приставания, приставания – в преследования. Он подстерегал меня повсюду, приезжал домой и на работу, звонил, присылал цветы и подарки, следил за каждым моим шагом, знакомился со всеми моими поклонниками, нередко ставя всех действующих лиц в совершенно дурацкое положение. Устраивал нелепые сцены, издевался, требовал, клянчил... Все это было, в общем, похоже на то, что происходило в школе, – но кое-что за эти годы все-таки существенно изменилось. К примеру, мы стали на несколько лет старше. То, что можно было списать на издержки переходного возраста, у взрослого мужика выглядело, как настоящая idee fix.

Модель поведения тоже претерпела кое-какие изменения. Если раньше он прятался в кустах, то теперь с самой светской улыбкой открыто появлялся именно там, где его меньше всего ждали. Он стал гораздо самоувереннее, чем раньше, но в его самоуверенности все равно оставалась брешь. Неудача со мной явно рушила удобную картину мира, воскрешала в нем давно забытого нервного подростка. Таков был первый вывод моего доморощенного психоанализа. Далее неизбежно вставал вопрос: не проще ли было бы с ним переспать? Ответа на этот вопрос я не знаю. Вполне вероятно, что, добившись своего, он успокоился бы сам и оставил в покое меня. Стопроцентной гарантии, конечно, нет... но дело-то было вовсе не в гарантиях, а в том, что для меня этот вопрос носил чисто умозрительный характер. Почему – не знаю. Я не образец целомудрия. «Умри, но не давай поцелуя без любви!» – не мой девиз, но тут меня прямо-таки заело. Именно «заело» – так я это себе представляю, – как какую-нибудь шестеренку, которая зацепилась за что-то там не то и не может провернуться. Не может – и все. Для нас обоих та ночь не прошла бесследно. Никита зациклился на необходимости реванша. Я же поняла, что это не повторится никогда и ни при каких обстоятельствах.

Между прочим, занятно... В свое время – должно быть, классе в седьмом – я упивалась «Сагой о Форсайтах». Все действующие лица были мне как родственники – я их и судила, и прощала, и одобряла. Больше всех меня огорчала Ирен. Я не могла понять, за что она мучает бедного Сомса, ни в какую не соглашаясь исполнять супружеский долг. Сомс как был, так и остался мне симпатичен, а вот насчет долга я поняла на собственной шкуре. Ее, беднягу, тоже «заело»... Тут не упрямство, а полная физическая невозможность. Что называется: «Ум с сердцем не в ладу»... То есть не с сердцем, а...