По Тихому Океану

С особым чувством смотрел на два высоких холма, которые удивительно напоминают льва и львицу, лежащих рядом и глядящих в беспредельный океанический простор; на одном холме пальмы в голове его не были вырублены, и они дыбились гривой фантазийного животного.

Жизни, которую я видел и теперь покидаю, думалось мне есть простота и сила этих холмов – они лежат спокойно среди океана и не желают покинуть свое убежище, но, как скоро сюда приедет все более и более людей, льву и львице островов будет тесно.

За четыре месяца некоторые бухты стали любимыми: но даже за малый срок сей в жизни острова произошло событие, обратившие на себя наше внимание.

При входе главную бухту был полуостров, несший на своем широком конце несколько возвышенностей; на них были сахарные поля. Полуостров сообщался перешейком с главным островом; глядя на широкую полосу камней и песку перешейка никогда не могла явиться мысль, что достаточно нескольких свирепых бурь, чтобы на месте широкого перешейка образовалось бурное течение, уносившее песок и камни, сразу создавшее остров, сообщение с которым во время прилива возможно лишь на лодке.

Уезжаешь с чувством радости; чтобы захватить хорошее место, мы забрались на пароход еще с вечера.

Прибыв сюда на «Хиго-Мару» вторым классом, мы возвращаемся на нем же, но третьим.

Рис. в японской манере.

Все места безусловно заняты: пароход без конца грузится трехпудовыми бочками сахара, который идет в Иокогаму для очистки.

Теперь добрая половина пассажиров наши знакомые, это жители или той деревни где мы гостили, или соседних.

В третьем классе – циновки, разостланные на нарах, «гохан» разносится три раза в день и его ест каждый на своем месте; но начавшаяся свирепая качка не позволяет замечать скудную питательность «народного» стола, европейцу совсем не подходящего. Зато замечаешь присутствие в обширном трюме третьего класса нескольких «музыкальных», мешающих спать, инструментов и певцов, которые днем с порциями риса усиленно уничтожают взятые из дому запасы сахарного спирта, отчего лица у них становятся красными и потными; их бросает в крепкий сон, а ночью, когда буря расплясывается еще более и пароход начинает швырять… Грохот катающихся под нарами бутылок пробуждает путешественников, они затягивают «ута» – (песни) и поют так оригинально, что непривычному вынести ее спокойно никак невозможно.

Задолго перед рассветом, когда кажется, что пароход сейчас потонет, когда не разберешь, где ноги, где голова, где потолок – не качка, а кошмар! в такт они поют:

йяяааа – ассссаааа
йяяааа – ассссаааа

Пение оригинально – оно напоминает испорченный хрипящий граммофон, в этом высший шик; «ута» заунывна, с особыми коленцами, на которых песенку перехватывают, или подтягивают два три слога, различных углах каюты.

Веселое настроение путешественников не парализуется, никаким часом ночи, ни ужасным смрадом, идущим от «бенжо», дверь в который вследствие качки открыта настежь. Флейта ноет не переставая, бесконечная песня, горловая, надсадистая сверлит воздух… А днем, стуча в ладоши и звякая чашками, путешественники пьют с азартом считая, так как это делают в ресторанах китайцы.

В одну из ночей мне удалось видеть шторм Тихого Океана. Волны, озаренные неверным светом, иногда падающим от луны, волны подобные горам, мечущиеся безумной мыслью или же крыльями нетопырей мимо мачты, черной дымящей трубы несчастного «Хиго-Мару», упавшего на бок и летящего куда-то вверх, чтобы потом неудержимо скатиться по откосу горообразной волны, показав приподнятую палубу, уходящую к корме, где выскочивший из воды винт беспомощно дрожит…

Сквозь брызги океана завиднелись признаки Японии

Среди пустыни вод, что может быть более странного, чем голубая скуфья торчащая из хлябей – одинокий остров.

– «Торриджима» – говорит матрос:

В 1902 году все население острова 150 человек погибло здесь во время ужасного извержения.

И теперь опять там поселились люди, пароход ходит туда всего лишь три раза в год.

Впереди нас защита от продолжающегося бешенного шторма – ледяного северного ветра – Остров – «Хачиджио», в прикрытии его бросили якорь.

Высокий рельеф заслоняет нас и деревушку, прилепившуюся под отвесным срывом берега от ветра; рядом с нами покачивается разная мелочь, сбежавшаяся сюда от непогоды.

Капитан знал, что следует нам простоять здесь ночь и спокойная дорога приведет нас к желанным берегам Японии, к подножию алмазной «Фудзи», в людской муравейник, где с каждым днем все изложенное здесь более превращается в сновидение, призрачную легенду незабываемую.

Покинув на «Ога-Сава-Ра» нежащее лето, было странным в апрельской Иокогаме увидеть вновь холодную, туманную зиму, в которой мы мерзли, удивляясь «нетребовательным розам» раскрывшимся чаянии тепла…

Примечание