По тонкому льду

И при всем при этом – призрак какой-то Уральской республики. Уральская республика живет своей отдельной жизнью – как бренд самой себя, как чистая идея без привязки к материи. О ней пишут писатели и журналисты, она, если вдуматься, один из главных политических брендов региона – при том, что официально сделано все, чтобы забыть этот краткий миг истории.

И вот что странно: чем больше уверений в стабильности и нерушимости, тем больше криков об угрозе распада России и нелепых попыток законодательно запретить любые дискуссии о ее будущем.

Кто угрожает-то? Если Россия едина и неделима – неужели какие-то дискуссии способны это единство уничтожить? Или вся эта истерика – предчувствие скорого конца, выраженное в рамках любимого дискурса федеральной власти – априорного обвинения во всех бедах и проблемах страны врагов, внутренних и внешних?

Они не могу понять, почему все сыплется, и не могут поверить, что сыплется все их стараниями и их бездарностью и воровством. Они кричат об угрозе развала, ищут врагов – и каждым своим новым криком и новым дурацким законом лишь делают кризис государственности все ближе и реальнее. При всех заклинаниях о стабильности и единстве, Россия двигается прямой дорогой к глобальному кризису государственности, который может оказаться серьезнее того, который был в начале 90-х.

Объяснение сложных социально-политических процессов простыми метафорами – порочный путь, но я все-таки позволю себе использовать популярную аналогию с маятником. Сейчас маятник российской государственности качнулся в сторону гиперцентрализма и абсолютной автократии – но это значит только то, что когда маятник двинется в обратный путь, в его конце будет достигнут новый максимум децентрализации, только и всего. И тогда Уральская республика, и не только она, может стать реальностью – внезапно, спустя много лет после того, как все вроде бы закончилось.

Не потому, что где-то в глубоком подполье сидят ужасные сепаратисты и готовят коварные планы отделения Урала, а в темных лесах ходят бородатые уральские партизаны. Нет у нас тут никаких сепаратистов и партизан, никто ничего не готовит и не ждет. Как никто никогда не думал в бывших советских республиках, что все случится так быстро и так скоро. Шеварднадзе, Алиев, Назарбаев, Каримов, Ниязов – неужели кто-то верит, что в советские времена, сидя на всевозможных совещаниях и заседаниях, они мечтали о том, что будут когда-то руководителями отдельных государств? Думаю, даже в Прибалтике только очень немногие верили, что что-то может измениться.

В условном 1983 году мысль о том, что в 1993 году Россия и Украина будут разными государствами, флагом России будет дореволюционный триколор, а гербом – двуглавый орел, показалась бы в лучшем случае оригинальной шуткой, а в худшем – признаком серьезного умственного расстройства. Большинство жителей РСФСР даже не знали, какой был флаг у России раньше, а двуглавый орел казался ничуть не более родным, чем герб Великобритании. Серьезно верить в то, что Украина будет суверенным государством, а над Киевом будет развеваться сине-желтый флаг, могли только люди с очень бурным воображением, причем живущие где-то в Канаде. Но прошло десять, двадцать, тридцать лет – и вот, извольте.

Теперь уже нам кажется, что все всегда так и было, и вот эта вот страна, которая нас окружает – с триколором, орлом, Путиным и Медведевым, – она такой и будет всегда. А «Уральская республика» – это название чего-то неуловимого, что то ли было, то ли не было, и рассуждать о ней сейчас – это как в советском 83-м году рассказывать о вступлении Эстонской ССР в НАТО и Евросоюз.

…Я написал этот текст только для того, чтоб вы задумались: а вы уверены, что через 30 лет Уральская республика не будет такой же банальной и очевидной реальностью, какой нам сейчас кажется герой России Рамзан Кадыров, депутаты Милонов и Мизулина и бесконечное путинское президентство?

Часть вторая Политический дневник 2014—2015

1. Легальная оппозиция как оруэлловский туалет

7.04.2014, «Кашин»8

Путинская Россия меняется гораздо быстрее, чем мы это осознаем или готовы себе в этом признаваться.

Мы называем знакомые вещи и явления привычными словами, не замечая, что их суть подменили, иногда попросту вывернув наизнанку.

Сразу вспоминается классический отрывок из Оруэлла: «Слово „свободный“ в новоязе осталось, но его можно было использовать лишь в таких высказываниях, как „свободные сапоги“, „туалет свободен“. Оно не употреблялось в старом значении „политически свободный“, „интеллектуально свободный“, поскольку свобода мысли и политическая свобода не существовали даже как понятия, а следовательно, не требовали обозначений».

Взять, например, слово «оппозиция» и все от него производные.