По тонкому льду

Оксана подошла ко мне и просто сказала:

— Спасибо за знакомство с Вячеславом Юрьевичем. Он чудесный человек и доктор… Наташку сразу поднял…

Хоботов крякнул и недовольным тоном произнес:

— Чудесный доктор тот, с которым реже имеешь дело.

— А Оксана теперь секретарь суда, — сказал Дим-Димыч. — Шутите?

За столом заговорили о международном положении.

— Война, хлопцы, не за горами, — серьезно сказал Хоботов.

— Ничего, — бодро заметил я. — Если Гитлер сунется к нам, мы ему быстро обломаем зубы. Мы уже не те, что были двадцать или десять лет назад. Дальше границы ему не пройти!

— Хорошо бы, — коротко заметил Дим-Димыч.

— Что мы не те, спору нет, — вновь заговорил Хоботов. — И что зубы Гитлеру мы в конце концов обломаем, тоже факт. Но что всем нам придется браться за оружие и что обойдется это нам недешево — очевидно.

— Неужели всем? — испуганно спросила Варя.

— Всем, девушка, — заверил Хоботов. — Поверь мне, старому вояке. Я знаю, что такое немцы и с чем их едят. А сейчас они в угаре. Гитлер готовит большую войну. И только глупец может поверить, что он ограничится расчленением Чехословакии.

Потом по просьбе всех Оксана рассказала, как она устроилась на работу.

Когда Хоботов представил Оксану судье как дочь арестованного, тот спросил ее:

— А вы не арестовывались?

Она ответила отрицательно.

— И жили отдельно от отца?

— Да!

— Ну и слава богу. Приступайте к работе! Наш секретарь вышла замуж и уезжает в Свердловск…

— Не перевелись еще смелые люди, — сказал Дим-Димыч.

Оксана следила за Варей и Дим-Димычем полуприкрытыми глазами и молчала.

Потом неожиданно спросила меня:

— Как вы думаете, будет у них толк?

Я сразу сообразил, кого она имеет в виду, и ответил безжалостно:

— У них накрепко…

Она повернулась ко мне лицом, усмехнулась и сама ответила на свой же вопрос:

— Нет, не будет…

Я удивился: откуда такая уверенность?

— Вас не настораживают эти припадки влюбленности? — продолжала она развивать свою мысль. — Все это искусственно и бросается в глаза. Зачем показывать на людях то, что надо свято хранить в себе?

Оксана неожиданно сжала мою руку у локтя и, наклонившись немного, жарко сказала:

— Вы лучший друг Димы… Перед вами я не хочу скрывать… Я не верю… Вот на столечко не верю, — она Показала кончик мизинца. — Нет! Я тоже разбираюсь в людях… Варя тянется к нему, когда он здесь, рядом… Сейчас он ей нужен… А если придет разлука — забудет его…

Мне захотелось задать прямой вопрос:

— Ты сказала, что откровенна со мной?

— Да… безусловно…

— Ты любишь его?

Оксана плотно сомкнула веки и твердо сказала:

— Очень… Но мешать им не буду.

29 марта 1939 г (среда)

Ровно в шесть Глухаревский оказался на трамвайной остановке «Первый гастроном». Он пропустил два Трамвая и влез в третий, на площадке которого его поджидал Кошельков. Тот держал на нитке большой голубой воздушный шар.

На очередной остановке, во время сутолоки, Глухаревский незаметно опустил что-то в карман пальто Кошелькова и спрыгнул с трамвая.

Вагон двинулся дальше. Кошельков спокойно стоял и будто не догадывался, что у него в кармане передачка. Только спустя минут пять он стал пристраивать к нитке шара трамвайный билет, потом полез в карман, нашел бумажку и будто от нечего делать привязал на кончик нитки. Так с шаром он и вышел на остановке возле большого четырехэтажного дома.

Здесь было людно: детвора шмыгала на коньках, таскала за собой санки.

Примерно через четверть часа из второго подъезда показался уже известный нам массовик-культурник Витковский. Он вел за руку парнишку лет трех. Мальчик сразу заметил голубой шар и, оставив своего спутника, подбежал к Кошелькову.

— Дяденька, продайте шарик! — залепетал малыш.

Женщины, свидетельницы этой сцены, с любопытством смотрели на мальчика и владельца шара.

Кошельков улыбнулся:

— Сначала давай познакомимся. Как тебя зовут?

— Генька, — бойко ответил паренек.

— Геннадий, значит? — уточнил Кошельков.

— Ага! — подтвердил Генька и, уже осмелев, спросил: — А тебя как?

— Меня зовут Митрофан Сергеевич, — солгал Кошельков и подал Геньке руку, которую тот по-мужски пожал. — Продавать шарик я не буду, но, раз он тебе понравился, могу подарить…

Генька схватился за нитку, бросил на ходу: «Спасибо, дядя!» — и побежал назад, к Витковскому. Вместе они некоторое время гуляли, а потом скрылись в том же втором подъезде, из которого вышли.

Я поспешил к Кочергину.

Он сказал:

— Вы понимаете, как у них хорошо продуман вопрос связи?

— Понимаю, — ответил я. — В течение четырех часов проведены три встречи, все вне квартир, в естественной обстановке и без всяких премудростей.

— Нужно полагать, что Глухаревский из автомата позвонил Кошелькову на работу, а тот, прежде чем выйти на свидание, созвонился с Витковским.

— А как вам нравится фокус с шариком? — усмехнулся я.

— То есть? — поднял глаза Кочергин.

— Хитро придумано, — сказал я. — С очевидным расчетом на мальчишку.

— Если бы так… — проговорил Кочергин.

— А вы считаете?..

Кочергин ответил не сразу:

— Тут дело хитрее: я полагаю, что мальчишка придуман для шара, а не наоборот. Ведь у Витковского детей, кажется, нет?