По тонкому льду

Потом я переключился на начальника автобазы бригады. Ставил те же вопросы и получал примерно такие же ответы. Для меня этот разговор, занявший битый час, был нужен, нужен хотя бы для того, чтобы заполнить время.

Потом я сказал «спасибо!», надел кепку и вышел.

Через полчаса у Кочергина, кроме меня, собрались все оперработники моего отделения. Отпустил нас Кочергин около двух ночи… А сейчас уже… О, очень поздно! Пора и на покой!

1 апреля 1939 г (суббота)

Сегодня я встал необычно рано, выпил стакан чаю из термоса и отправился в управление.

Стояло холодное солнечное утро. По небу лениво плыли белые грудастые облака. В сквере перед зданием управления с криками и перебранкой облюбовывали места для жилья первые грачи.

Всю неделю я был полон нетерпеливого ожидания: чем окончится эксперимент, предпринятый капитаном Кочергиным?

В четверг мы вызвали Полосухина еще раз. Он был похож на человека, пропущенного через мясорубку: глаза ввалились, щеки обросли многодневной щетиной. Он то и дело вздрагивал, испуганно оглядывался, будто ожидал удара.

Грязным платком ежеминутно стирал пот с лица.

На сей раз Кочергин приказал мне подвезти Полосухина до дому на машине.

В этом тоже таился определенный смысл.

Когда я вышел из подъезда и предложил Полосухину сесть в машину, он испустил тягостный вздох и тихо пробормотал:

— Так… понятно… Ну и слава богу…

Но радость его была преждевременной: я направил машину не в тюрьму, как он ожидал, а в Больничный переулок.

Глухаревский прождал его у краеведческого музея до двух ночи, а потом рискнул заглянуть к нему домой. Но Полосухина дома не оказалось. И не оказалось по вине самого Полосухина.

Когда я въехал в Больничный переулок, он понял, что его везут домой, и взмолился:

— Подбросьте меня до аэродрома… Вам ничего не стоит. В четыре утра я должен подвозить бензин.

Я исполнил его просьбу.

С той ночи Полосухин ни дома, ни в городе не появлялся: он не покидал территории аэродрома.

В полдень меня вызвал капитан Кочергин. Я застал его в приподнятом настроении. Он расхаживал по кабинету и жадно курил.

— Настал момент проверить, во имя чего мы рисковали, — сказал он.

— Что прикажете делать?

— Позвоните в бюро пропусков, — он показал на свой телефон, — и закажите пропуск Полосухину!

— Опять вызвали?

— И не подумал. Звоните!

Я заказал пропуск и выжидающе посмотрел на капитана. Он не стал дразнить мое любопытство и объяснил:

— Телефонистка коммутатора сообщила, что кто-то звонит из-за города, себя назвать отказывается и настойчиво просит соединить его с начальником, который сидит в восемьдесят пятой комнате. Стало быть, со мной. Я разрешил.

Оказывается, Полосухин. Просит принять. Срочно принять. Он на аэродроме.

Дальше терпеть не может и должен все сказать. Дело якобы пахнет кровью: его жизнь в опасности.

— Что же произошло? — прервал я капитана.

— Очевидно, то, чего следовало ожидать. Я послал дежурного на машине.

Так быстрее, — добавил Кочергин.

Минут через десять дверь приоткрылась, и дежурный по отделу ввел Полосухина. Вид у него был неприглядный: вымазанное известкой пальто застегнуто на одну пуговицу, ворот рубахи открыт и подвернут, волосы всклокочены, под глазами серые мешки.

— Здравствуйте… — тихо проговорил он и затоптался на месте.

Кочергин предложил ему сесть:

— Вы хотите что-то сказать нам?

Полосухин решительно кивнул, но не ответил ни слова. Он, видимо, приводил в порядок растрепанные мысли.

Мы ждали. Пауза затянулась. Полосухин глядел куда-то мимо нас и ожесточенно грыз ногти. Он был в чрезвычайном возбуждении.

Я сидел рядом с капитаном, по правую руку. Он взял карандаш и своим крупным почерком вывел в блокноте: «Скис! Жидкая дрянь».

Наконец Полосухин заговорил. Заговорил захлебывающейся скороговоркой, будто опасался, что ему не дадут высказаться:

— Все выложу! Все дочиста! Он все одно не верит мне… Не верит…

Сказал, что перекусит меня пополам! И вполне свободно перекусит. Для него это все одно что сплюнуть…

— Кто он? — строго спросил Кочергин.

Полосухин будто споткнулся. Он умолк и уставился на Кочергина. Настала для него решительная минута. Надо было назвать фамилию.

— Глухаревский. Да вы знаете… — выдавил он из себя.

— Так, — подытожил первый этап допроса Кочергин. — Рассказывайте все по порядку!

И Полосухин рассказал все. Да, он виноват, но лучше сесть в тюрьму, чем умереть от руки Глухаревского. Это он, Глухаревский, сбил его с пути и заставил сообщать все об энской авиабригаде. Что нужно было Глухаревскому?

Многое: сведения о новых боевых машинах, количество вооружения на них, запас горючего, длительность полета, состав экипажа; сведения о том, где сложены авиабомбы, где расположен склад горючего, для чего подведена к аэродрому узкоколейная дорога, какой марки бензин идет на заправку самолетов и многое другое. Был ли доволен Глухаревский работой Полосухина? Видимо, да. Из чего это видно? Да хотя бы из того, что Глухаревский щедро одаривал его деньгами.