По тонкому льду

Но ледовый каток? Он ей понадобится. Она должна тренироваться, по крайней мере, мне так сказали. Он не поддерживался в должном рабочем состоянии, за исключением редкого обслуживания.

— Вы уверены, что не хотите, чтобы мы подготовили каток?

Камилла осмотрела коридор, будто изучая воспоминание, которое было нам недоступно. Прошло несколько секунд, прежде чем она снова посмотрела на меня, хорошие манеры взяли верх.

— Нет, спасибо. Я поужинаю в своей комнате. Это всё, Николас.

Она развернулась в своих отполированных сапогах и направилась к лестнице. Я даже не потрудился напомнить ей своё имя. У девушки и без меня достаточно забот.

Глава 4

Камилла

Листок бумаги был скомкан, и на нём были заметны следы слёз. Я чуть не разорвала его на части, доставая из кармана.

Я читала эти пять строк так часто, что, казалось, они впечатались в мой мозг, словно татуировка.

Девушка, что умеет пройти сквозь пламя,

Может пройти и по тонкому, в трещинах, льду.

Но не спеши, дорогая,

Ледяная до боли вода,

Представляет не самую опасную преграду.

От дрожи и паники мурашки покрыли всё моё тело. Страх, сковывающий и хватающий меня за горло каждый раз, когда я перечитывала эти строки, не отступал. Он лишь становился сильнее.

Кто написал их? Что они означают? Почему я?

Я нашла это послание, написанное каракулями на аккуратно сложенном в моём кармане листке из блокнота, в тот вечер, когда внезапно проснулась от запаха копоти на лужайке перед нашим домом в Чикаго, промокнув в снегу и замёрзнув от холода.

Не знаю, почему я не отдала эту записку полицейским? Она могла бы помочь им в расследовании и ответить на мои вопросы. Но я отдала её частному детективу отца, который наверняка достиг большего прогресса в деле, чем толстопузый начальник полиции, задававший мне самые идиотские вопросы только спустя сорок восемь часов после пожара.

— Но, возможно, я и не хотела знать ответы. «В мире много загадок, которые лучше оставить нераскрытыми», — это были слова отца, сказанные им буквально за пару недель до той ужасной ночи, и они не давали мне покоя. Неужели он знал о приближающейся трагедии?

Я закрыла глаза, зажмуриваясь настолько сильно, что увидела перед глазами мелькающие оранжевые точки и вспышки света. Я подавила накатывающую желчь и тошноту, которые, казалось, то и дело застревали в горле.

Мой мозг нуждался в кнопке выключения, поэтому я решила сконцентрироваться на комнате, в которой находилась и в которую не возвращалась уже очень давно, словно это было в другой жизни. Всё вокруг было украшено розовым кружевом, как в мечтах шестилетней девочки — балерины. Видимо, это была моя мечта, когда мне было шесть лет, а отец, как всегда, воплотил её в жизнь.

И это только сильнее меня расстраивало. Я чувствовала, что никогда не смогу выбраться из тоски и печали. В конце тоннеля не маячил свет, а я продолжала двигаться к тупику.

Я села за белоснежный туалетный столик и стала изучать себя в зеркале. Со стороны могло показаться, что ничто меня не беспокоило. Если бы в меня кидали палки и камни, ни единый волосок не выбился бы из идеально уложенной причёски. Вот что с людьми делает воспитание белых англосаксонских протестантов. Что бы ни случилось, лицо всегда должно оставаться непроницаемым, в то время как в душе может бушевать ураган.

Шум где-то в доме заставил меня повернуться к двери и напрячь слух. Николас, так его звали? Или Ноа? Проклятье, придётся уточнить у кого-нибудь, как его зовут. Дело не в том, что его имя было трудно запоминаемым, но, даже поглощённая скорбью, я не могла оторвать взгляд от его глаз. Они были глубокого серого цвета, и было чувство, что они проникают в самую душу каждый раз, когда смотрят на вас. Это были глаза человека, не по годам умудрённого жизнью, и, возможно, я нашла в этом некоторое утешение. В тот момент казалось, мы с ним были в одной команде.

Я заставила себя встать со стула и отойти от туалетного столика, моё тело было практически неподвластно мне. Некий предмет на комоде привлёк моё внимание, и, отстукивая эхом каблуками по тёмному импортному паркету, я пересекла комнату и направилась к нему.

Это была маленькая коробочка из зелёного мрамора, украшенная замысловатыми золотыми узорами. Я провела пальцами по её крышке, чувствуя всю гладкость камня и выгравированную резьбу. Каждая клеточка моей кожи помнила тот день, когда мама с папой зашли в мою комнату и вложили эту музыкальную шкатулку в мои руки. Воспоминания зажглись в моей груди, и я, закрыв глаза, почти чувствовала аромат маминых французских духов. В уголках глаз показались капли слёз, и я приоткрыла крышку шкатулки.