– Вы это серьезно? – проговорил Пейпер. – Чистейшее безумие! Для вас, конечно, риск не составляет ничего нового, вы человек тренированный, а я.. Грандиозность вашего плана коробит меня. Трудно заранее предвидеть, как обернется такой визит и какие будут последствия. А вдруг он наставит на меня пистолет?
– Ну уж сразу и пистолет. А у вас, если надо, будет и пистолет, и граната. Но до этого дело не дойдет. Уж поверьте мне. Я объясню вам кое-что.
Пейпер заерзал на стуле, сел поудобнее, вытер платком лоб и уставился внимательно на меня. Только сейчас я подметил в его взгляде живой интерес.
Я рассказал ему. В наши руки попал доверенный человек гестапо. От него мы узнали, что Земельбауэр скрывает от своего начальства очень серьезные документы. Если об этом разнюхает Гиммлер или Кальтенбруннер, начальнику энского гестапо не сносить головы. Достаточно сказать
Земельбауэру, что этот человек арестован и сидит в подвале в Берлине, как он из грозного тигра превратится в жалкого котенка.
– Что вы скажете теперь, господин Пейпер? – закончил я свой рассказ вопросом.
Он еще раз вытер платком влажный лоб, взъерошил негустую шевелюру и решительно опрокинул в рот вторую рюмку.
– Ваше предложение неприятно поколебало у меня веру в самого себя, – мужественно признался он. – Я, видимо, неполноценный немец. С брачком. Я не особенно храбр. Печально, конечно. Но это уж ошибка господабога. Отец мой был отчаянным человеком, а вот у меня слабинка.
Я рассмеялся:
– Вы просто не знаете, что у вас есть затаенные резервы мужества. Постарайтесь мобилизовать их. Слов нет, поручение острое, я бы сказал – очень острое! Но мы постараемся учесть всякие неожиданности. Поверьте, что эта, как вы сказали, затея принесет вам, помимо всего прочего, огромное удовлетворение. Насколько мне известно, вы не питаете теплых чувств к гестаповцам, так почему же не утереть нос одному из них?
Пейпер вертел в руках пустую хрустальную стопку и молчал. Брови его сошлись на переносице, лоб собрался в морщины. Его одолевали жестокие сомнения.
После долгого и томительного раздумья он полюбопытствовал:
– Выходит, что, если эти документы попадут к вам, гестаповцу капут?
– Это будет зависеть от нас, – сказал я неопределенно.
– Выражаясь языком спортсменов, вы хотите нанести ему удар ниже пояса? – спросил Пейпер.
– Что-то вроде. Во всяком случае, в моем сердце теплится надежда, что вы дадите свое согласие.
– Не знаю... Не знаю, – отшатнулся Пейпер. – Я очень нерешителен, хотя и дисциплинирован. Если бы вы приказали мне.. А в общем, я должен подумать. Наедине с собой. Завтра я скажу.
Удовольствовавшись этим обещанием, я одобрительно кивнул, поблагодарил Пейпера за угощение и расстался с ним, уверенный, что в эту ночь он будет спать мало. Не больше Гизелы.
В чистом утреннем небе кудрявились идеально белые, пышные облака, а над ними высоко плыла армада пикирующих бомбардировщиков Ю-87.
Это первое, что я увидел, выйдя на улицу.
Бомбовозы летели на северо-восток. Пока я дошел до управы, над городом прошло шесть таких армад, одна за другой, волнами. Такого количества вражеских самолетов энское небо не видело и в памятном сорок первом году.
Не успел я расположиться за своим столом, как меня пригласили к бургомистру. Там уже были начальники некоторых отделов, начальник полиции и командир карательного батальона Воскобойников.
Купейкин поднялся с кресла, откашлялся и каким-то отсыревшим голосом, с очевидной претензией на торжественность, заговорил:
– Господа! Все мы видели сегодня, какая воздушная мощь пошла в сторону фронта. Германские вооруженные силы прорвали оборону русских и перешли в решительное наступление на орловско-белгородском плацдарме. Бог и мы станем свидетелями грандиозных побед фюрера. Июль сорок третьего года явится поворотным месяцем в этой войне и войдет в мировую историю.
«Так, – подумал я, – Гизела говорила правду. Да и мы поставили верный диагноз. Можно твердо надеяться, что для командования нашей армии наступление немцев не было неожиданным».
– Введите своих служащих в курс событий, – продолжал бургомистр. – Разъясните всем, что сейчас, как никогда, от нас, органов местного самоуправления, требуется напряжение всех сил. Мы обязаны...
Он объяснил, что именно «мы обязаны», потом предложил командиру батальона, начальнику полиции и мне остаться, а остальным приступить к работе.
Когда закрылась дверь за последним из ушедших, Купейкин раздраженным тоном потребовал от Воскобойникова:
– Рассказывайте все, как было.