По тонкому льду

– У вас будут вопросы? – обратился Кочергин к Безродному, когда мы окончили.

Тот отрицательно покачал головой.

Ах, как я хотел знать, что думает Геннадий! Неужели ему непонятно, что он со своими методами следствия оказался в дураках? И в каких дураках! Но он держал себя так, будто ничего не произошло.

– Вы уже знаете, – продолжал Кочергин, – что портрет преступника, переданный Благовещенском, полностью совпадает с тем, кто назвал себя в камере хранения Ивановым?

Мы дружно кивнули.

– Родинка мешает, – усмехнулся Дим-Димыч.

– Да! Ни Мигалкин, ни Кулькова не заметили ее.

– Ну... – протянул Кочергин, – родинку можно и не заметить. Это не бросающаяся в глаза примета.. Тут надо быть профессионалом. . А вот если бы вы сказали свидетелям о существовании родинки, то они, возможно, и припомнили бы ее...

– Пожалуй, верно, – согласился Дим-Димыч.

– Благовещенск сообщил нам исчерпывающие сведения и о жертве, – снова заговорил Кочергин. – Убитый работал дежурным администратором в гостинице. Фамилия его Рождественский. В Благовещенске он прожил всего четыре месяца, а до этого работал в Москве, тоже в тресте гостиниц. Причем перебрался из Москвы в Благовещенск по собственному желанию, – он сделал паузу. – Думаю, что вы на верном пути. Куйте железо, пока горячо. Если вам удастся задокументировать опознание убитой, дальше пойдет легче. Что ж. . поезжайте снова в Орел. – Кочергин посмотрел на часы. – В вашем распоряжении сорок семь минут. Вызывайте мою машину.

Мы встали.

– Какие будут указания? – задал я совершенно глупый вопрос.

Умница Кочергин улыбнулся.

– Сила инерции? Указаний никаких. Вам на месте будет виднее.

Я покраснел.

Дим-Димыч закусил губы, сдерживая смешок.

Мы вышли. Надо было хоть на минуту заехать домой.

– А этот болван, – сказал Дим-Димыч, имея в виду

Безродного, – не смог выдавить из себя ни одного слова.

Это при нас он строит из себя гения, а при Кочергине –

пустое место. А твой Кочергин молодчина! Смотри – пригласил! Быть может, специально для того, чтобы дать понять ему, что он идиот?

– Не думаю. Все-таки ты – его работник, и это надо учитывать..

– Идиот! – саркастически усмехнулся Дим-Димыч. –

Идиот, а держится. Если бы кто другой напортачил, как он. . Ого! Всыпали бы ему по самую завязку, а с него – как с гуся вода. Не понимаю я майора Осадчего. Неужели он не раскусил его?

– Да... – буркнул я, не зная, что сказать. .

3 марта 1939 г.

( пятница)

Вторично оказавшись в Орле, мы с места в карьер бросились в ветбаклабораторию.

День начался успешно.

Заведующая лабораторией, не заглядывая в список сотрудников, точно и определенно заявила, что Лариса Сергеевна, носящая фамилию Брусенцовой, работает лаборанткой. Сейчас она в отпуске. Через пять дней должна вернуться.

Дим-Димыч попросил личное дело Брусенцовой.

Взглянув на фотокарточку, мы сразу поняли, что Лариса

Сергеевна из отпуска больше не вернется. Это была та самая женщина, труп которой лежал сейчас в морге на леднике.

Бумажки, заключенные в личном деле, поведали нам следующее.

Брусенцовой двадцать восемь лет. Она была замужем, жила в Москве, после развода перебралась в Орел. Носила в замужестве фамилию Плавской. В пригороде Москвы живут ее отец, Сергей Васильевич Брусенцов, и его вторая жена, мачеха Ларисы Сергеевны, Софья Кондратьевна

Брусенцова. В Москве Лариса Сергеевна работала.. Где бы вы думали? В гостинице...

– Черт возьми! – воскликнул Дим-Димыч. – И Рождественский тоже в гостинице. . Нелепое совпадение!

– Роковое, кажется, – заметил я.

Нам предстояло еще предъявить фотокарточку убитой и заполнить протокол опознания. Эту неприятную обязанность взял на себя Дим-Димыч. Он пригласил в комнату, которую нам отвели для просмотра документов, заведующую лабораторией, выложил перед ней четыре фотографии и спросил:

– Узнаете, кто это?

Заведующая, уже немолодая женщина, мгновенно изменилась в лице и, конечно, узнала свою лаборантку.

– Исключите ее из списка сотрудников как умершую, –

сказал Дим-Димыч, – а дело сдайте в архив. .

Выполнив все формальности и получив домашний адрес Брусенцовой, мы отправились на Вторую Пушкарную улицу.

Нас встретила пожилая опрятная женщина, хозяйка дома, в котором Брусенцова снимала комнату.

Дим-Димыч вынужден был расстроить и ее. После предъявления снимков и заполнения протокола опознания мы попросили показать нам комнату покойной.

Здесь мы ничего существенного, к сожалению, не обнаружили, исключая добрую дюжину пустых бутылок.

Хозяйка объяснила, что Лариса Сергеевна, как правило, перед тем как лечь в постель, выпивала стакан-другой вина. Она жаловалась на бессонницу, и это будто бы ей помогало.

– Когда ваша квартирантка уехала? – спросил я.

– Десятого февраля утром, – последовал ответ. – Она намеревалась первую половину отпуска провести здесь, походить на лыжах, а вторую – в Москве у родителей. А

девятого вечером отец прислал телеграмму..

Мы насторожились.

– Какую телеграмму? – спросил Дим-Димыч.

– А вот... – Хозяйка подняла край клеенки на столе, вынула оттуда развернутую телеграмму и подала ее Дим-

Димычу.