По тонкому льду

– Тьфу ты.. Правильно, Федька-шофер! – он довольно бесцеремонно оттер хозяйку своим мощным плечом, вышел на крылечко и захлопнул за собой дверь. – По фамилии его тут и не знают. Федька и Федька. Но живет он рядом, в доме 11-а. Тут ошибочка. Пойдемте, я покажу...

Мы вместе спустились с крылечка, прошли через калитку соседнего двора, повернули направо. Глухаревский сказал:

– Вот там его жилье... – и показал на узкую замызганную дверь.

Я поблагодарил за любезность и постучал. Провожатый мой постоял немного и неторопливо удалился.

На стук вышел рыжий, нескладный парень с лицом, усыпанным веснушками. Одет в легкомысленно короткие брюки с гармошкой у колен и несолидно сшитый куцый пиджак.

– Полосухин? – осведомился я.

– Точно. А что?

– А ничего. Вот вам повесточка. Распишитесь. . Сегодня в девять вечера.. Адрес указан. .

Нет, это не Глухаревский! Руки у Полосухина задрожали. Поставив свою фамилию, он недоуменно повертел повестку, словно не ведая, куда ее сунуть, и вопросительно взглянул на меня.

– Пропуск будет выписан, – объяснил я и предупредил:

– Без опозданий.

У ворот я обернулся: Полосухин глядел мне вслед с открытым ртом...

Вечером, точно в срок, Полосухин постучал в дверь приемной Кочергина. Проинструктированный капитаном, я принял его, усадил на стул возле окошка, а сам расположился за столом секретаря и стал писать справку, не имеющую отношения к делу.

Сейчас Полосухин был уже не тот, что днем. От растерянности не осталось и следа. Наоборот, на лице его была написана решительная готовность ко всему, что его ожидает. .

Он сидел, ждал. Так прошли пять, десять минут, полчаса. Полосухин кашлянул, поерзал на месте. Я не обратил внимания. На сороковой минуте он попросил разрешения закурить. Я разрешил. Спичек у Полосухина не было, и я дал ему прикурить от своей папиросы.

В этот момент, как заключил я, мысли Полосухина отражались на его лице, как в зеркале. К нему вновь вернулась растерянность.

Он вошел сюда, обдумав все. Он подготовился к обороне, к отражению атак, но его никто не атаковал. И в глазах появился недоуменный вопрос: «В чем дело? Почему вы не спрашиваете меня?»

Вопросов ему я не задавал. Когда стенные часы мерно отбили одиннадцать ударов, я взял пропуск, отметил время, поставил печать и сказал:

– Можете идти... Вы больше не нужны...

Растерянность, охватившая Полосухина, была так велика, что он даже не спросил, зачем его вызывали, надел поспешно кепку и ушел.

Через минуту я стоял перед Кочергиным.

– Ну как? – поинтересовался он.

Я передал ему свои впечатления.

– Что и требовалось доказать. Он пока «вещь в себе», надо добиться, чтобы он стал «вещью для нас». Заготовьте новую повестку. Вызовите его на завтра, в двенадцать часов. Глухаревский, оказывается, перехватил Полосухина, когда он шел к нам, и ожидал его в двух кварталах от управления. Возле краеведческого музея. Сейчас они идут вместе.. Теперь вам ясно, что я решил проделать?

Я ответил утвердительно. Теперь мне было все ясно.

К полудню следующего дня, когда Полосухин вновь сидел в приемной Кочергина, но теперь уже в компании дежурного по отделу, нам стали известны кое-какие не лишенные интереса подробности.

Утром Глухаревский, прибегнув к помощи телефонаавтомата, дозвонился, видимо, до Кошелькова. Но не встречался с ним. А вот Кошельков с Витковским встретились в пивной, что рядом с Госбанком.

За Полосухиным, который шел по вызову к нам, теперь наблюдал не только Глухаревский, но и Кошельков. Первый по-прежнему занял позицию возле краеведческого музея, а второй – наискосок, возле кинотеатра. С Полосухиным же повторилась вчерашняя история. Он прождал в приемной два часа. Потом зашел я, сделал отметку на его пропуске и сказал, что он свободен.

Узкий лоб Полосухина, за которым, как в сейфе, прятались интересующие нас сведения, весь собрался в морщины. Я чувствовал, что он хочет заговорить со мной, спросить что-то, но не решается это сделать.

На этот раз Глухаревский к нему не подошел. Вместе с

Кошельковым они наблюдали издали, с противоположной стороны улицы.

Вечером, а точнее, в половине десятого, когда уже совсем стемнело, я, по приказанию капитана Кочергина, отправился на квартиру Полосухина.

Мой визит поверг Полосухина в изумление. Открыв дверь, он уставился на меня одуревшими глазами и застыл как парализованный.

– Плохо вы гостей встречаете, – произнес я обычным тоном. – К вам можно?

– Почему же... Понятно, можно, – приходя в себя, ответил Полосухин и затоптался на месте.

«Вот что такое страх», – мелькнуло у меня в голове.

Легонько отстранив хозяина, я потянул на себя входную дверь и первым вошел в комнату. В ней была женщина, по-видимому, жена Полосухина, но только старше его по годам.

– Настя! Выдь до соседки, – сказал ей Полосухин. –

Нам покалякать надо...

Женщина молча вышла.

Небольшая комната с обычной для семейной квартиры немудреной обстановкой никакого интереса не вызывала.