По тропам волшебных лесов

Находились и те, кто желал сохранить мир. Так, существа спасали людей от когтей волшебных зверей. А люди сберегали существ от зверей двуногих, ловивших их для продажи на черных рынках. Но ни те ни другие не ведали, что над миром нависла новая угроза.

Существо, чей род давным-давно сгинул и был позабыт, устало скрываться в темноте. Оно жаждало мести. Желало крови. И преследовало одну-единственную цель – извести под корень ненавистных людей.

Тем временем в захолустной деревеньке произошло событие, которое казалось незначительным. Жизнь маленькой, никому не известной девочки должна была вот-вот угаснуть.

Но все великое обычно и начинается с событий, которые на первый взгляд кажутся нам незначительными. Ведь нет на свете ничего более важного, чем спасение жизни. Особенно детской жизни. И нет в мире чувства более сильного, чем любовь матери.

Вместе они обретают власть менять ход вещей. Получают силу, столь безудержную, что ее можно назвать волшебной. Силу, способную изменить мир.

Часть 1 Свет в ночи

– Вы сотворили меня себе на погибель, – безумно расхохотался Дорг Лютый.

– Никогда! – воскликнул пастырь. – Никогда больше этот мир не увидит нового Фэй-Чар! – и обрушил на Дорга Лютого всю свою мощь.

«ЛИСТЫ ПАМЯТИ» ПАСТЫРЯ НАЙШИ

I

Беда пришла промозглой осенью. В деревне Кихт, на границе с волшебным Заповедным лесом, занемогла маленькая девочка. Близкие из сил выбились в попытках ее исцелить, но все было тщетно. Время шло, а бедняжка продолжала неумолимо гаснуть.

Один из вечеров выдался особенно ветреным и холодным. Солнце устало клонилось к западу. Мрачные тени ползли по остывающей земле. В беспокойном небе зажигались первые тусклые звезды.

Крошечное тельце, бережно укрытое шерстяным одеялом, неподвижно лежало на мягко устланной лавке. Худенькое личико было белым как снег, брови мучительно сдвинуты, бледные губы беспомощно приоткрыты – несчастная тяжело и хрипло дышала.

Мать крутилась над девочкой, как наседка над цыпленком хворым. Простое синее платье, которое она не снимала уже несколько дней, сильно измялось. А длинные русые волосы, уложенные в толстую косу, совсем растрепались.

На лавке, сурово и неподвижно, точно окаменевший великан, сидел могучий старик. Немигающий взор его карих глаз был устремлен перед собой. Седая борода и глубокие морщины, испещрившие выдубленное солнцем и ветром лицо, выдавали преклонный возраст.

А над тремя безмолвными людьми под самой крышей, в дымном полумраке, повисло напряженное ожидание. Тяжелое, незримое и мучительное…

Внезапно послышался стук копыт. В дверь постучали, и звучный голос нетерпеливо произнес:

– Это я, Бральд. Отворяйте! Привел!

Женщина облегченно выдохнула: «Целитель!» Старик резко поднялся, шагнул к двери, отпер засов. Его невозмутимое лицо слегка дрогнуло – под маской видимого спокойствия таилась великая тревога.

Дверь со скрипом отворилась, открывая взорам людей невысокую фигуру в плаще с капюшоном. В полутьме лица было почти не видать. Старик прищурился, силясь разглядеть крючковатый нос, длинную бороду и морщинистое лицо – таков, по его мнению, был истинный целитель.

Вот незнакомец шагнул вперед, и старик распахнул глаза от изумления. Перед ним стоял не старец, не мужчина и не парень даже – мальчишка! Мальчишка, которому от силы годков тринадцать набежало.

Из-под плотного капюшона цвета лесного мха выбилась кудрявая прядь огненно-рыжих волос. Юная кожа мальчика, щедро усыпанная веснушками, даже намека не таила на морщины. И только ясные карие глаза казались многим старше своего владельца. Их взгляд источал необычайное спокойствие, завидную мудрость и знание.

У пояса целителя висела сума диковинной выделки, да и сам плащ, расшитый дивными, мерцающими в темноте травяными узорами, говорил, что трудились над ним не людские руки.

Старик нахмурился. Он привык к размеренной жизни вдали от городской суеты и не жаловал чужаков. А тех, кто якшался со всяким сбродом, умевшим творить чудеса, не переносил и подавно. Но лекарь был нужен, и когда этот мальчишка, спешно кивнув в знак приветствия, уверенно направился к постели больной, старик проводил его недовольным взглядом, но смолчал.

Следом за целителем в дом вошел рослый русоволосый мужчина в длинном сером плаще, замызганных штанах и стертых сапогах. Глаза, точь-в-точь как у хозяина, только без красных прожилок и желтоватой старческой пелены, выдавали кровное родство. Крупные обветренные губы растянулись в улыбке.

– Насилу сыскал.

Юный целитель откинул капюшон, жестом указал женщине поднести поближе масляный светильник и бережно вгляделся в бледное, осунувшееся детское лицо.

– Удушлица[1], значит, подкосила, – прошептал он.

Прикоснувшись ладонью ко лбу девочки, целитель качнул головой и недовольно нахмурился. Обхватив тонкую ручку у запястья, смежил веки и недвижно просидел так какое-то время.