По тропинкам севера

21. Когда исчерпаны были все виды бухт и гор, воды и суши, душа затосковала по Кисаката. Направившись на северо-восток от гавани Саката, я переходил горы, следовал вдоль берега, ступал по песку — протяжением всего десять ри; когда солнце уже понемногу клонилось к закату, — ветер с моря стал взметать прибрежный песок, заморосил дождь и скрыл гору Тёкай. Я брел в потемках наугад. «И при дожде все по-особому, и, когда прояснится, будет любопытно!» — так подумав, я забрался в крытую камышом хижину и стал ждать, пока перестанет дождь.

Наутро, когда небо совсем прояснилось и радостно засверкало утреннее солнце, я поплыл в лодке к Кисаката.

В уединенье.
Вот так пройдет вся жизнь…
На Кисаката
Приютом станет домик
Под тростниковой крышей…

(Ноин-хоси)

Прежде всего я подвел лодку к острову Ноина — Ноинсима — и посетил место его трехлетнего уединения. Сошел с лодки на другом берегу. Здесь, как память о Сайге, стоит старая вишня, воспетая в стихе: «Над цветами».

На Кисаката
Волной залило вишню,
И над цветами
По светлой, водной глади,
Плывут рыбачьи лодки.

(Сайге)

На берегу есть курган, — говорят, могила императрицы Дзинго[59]. Храм зовется Камандзюдзи. Я не слыхал, чтобы она здесь бывала. Как же так?

Усевшись в келье, в этом храме, я поднял штору и одним взглядом вобрал весь вид: на юге гора Тёкай упирается в небо, а отражение ее падает в море; на западе дорогу преграждает застава Муя-муя; на востоке возведена насыпь, и виднеется далеко дорога на Акита; с севера раскинулось море, и место, куда заходят волны, зовется Сиогоси. В бухте вдоль и вширь одно ри; она и приводит на память Мацусима, и отлична от нее. Мацусима словно смеется, Кисаката словно досадует. К унынию прибавляется печаль; кажется, что весь вид омрачает дух.

О Кисаката!
Ты как Сиши во сне, в дождь,
«Цветок сна» — нэбу.[60]

О Сиогоси!
Здесь цапли мочат ноги,
Прохладно море.

Праздник.

О Кисаката!
Что здесь едят сегодня?
Священный праздник… [61]

(Сора)

Шалаш рыбачий.
Лежат дверные доски.
Прохладный вечер…

(Тэйдзики)

Увидав на скале гнездо сокола:

Пене бурных волн
Суждено не долетать.
Сокола гнездо!

(Сора)

22. Жаль было расставаться с Саката, и день шел за днем; но вот загрустил я по небосводу Хокурикудо. Мысли о дальнем пути стеснили мне грудь: я слыхал, что до города Kara сто тридцать ри. Перейдя заставу Нэдзу, я вступил в провинцию Этиго и добрался до заставы Итибури в Эттю. В эти девять дней усталость от влажной духоты удручала меня, началась болезнь, и я ничего не записал.

Начало июля.
А ночь в горах на лето
Так непохожа!
Тревожно море.
Над островами Садо
Повис Путь Млечный.

* * *

Сегодня я оставил за собой опасные переходы этих северных мест — Оясирадзу, Косирадзу, Инумодори, Комагаэси; когда, усталый, я придвинул себе подушку и лег, в передней стороне дома, через комнату, послышались молодые женские голоса, — их было два. К ним примешивался голос пожилого мужчины; они разговаривали: это были куртизанки из города Ниигата провинции Этиго. Они совершали паломничество в храм Исэ, мужчина провожал их до этой заставы. Они писали письмо, которое наутро отсылали с ним домой, и передавали всякие суетные дела. «Отдались мы брегам, где плещут гребни волн, влачим жизнь, что век рыбака, и суждено нам не иметь пристанища нигде. И каждый день мы пожинаем возмездие за прошлую жизнь. О, как это горестно!» — слышал я и заснул под эти слова.

Рыбаку, чей век
Там проходит, где всегда
Гребни белых волн
Плещут о песчаный брег,
Нет пристанища нигде.

(Из антологии Кокинсю)

Наутро, когда мы выходили в путь, они обратились к нам: «Горек путь странника, не ведающего, как идти. Мы в тревоге и печали. Мы пойдем по вашим стопам, хоть где-нибудь в сторонке. Окажите нам милость, подобающую благодати вашего одеяния, и дайте нам связать и себя с Путем Будды!» — говорили они и роняли слезы. «Как мне ни жаль, но мы останавливаемся во множестве мест. Вам надлежит довериться простым спутникам. Под защитой богов всё, без сомнения, будет благополучно», — так я сказал им на прощание и пошел в путь, но жалость некоторое время не проходила.

И в том же доме
Заснули куртизанки.
Луна и хаги…[62]

— сказал я Сора и записал