По ту сторону

- Он. Ему хочется, чтобы вы пришли к нему.

- Но как же это вышло? Неужели ничего нельзя было сделать? Ты все время был с ним?

- Конечно, все время.

- И ничем нельзя было помочь?

Это было прямое обвинение. Безайса охватила мгновенная ярость. Он вырвал свою руку.

- Началось нагноение, доктор сказал, что без операции он умрет.

Она села на стул: сверху Безайс видел ее волосы, разделенные прямым пробором.

- Как это глупо, - сказала она, сжав руки и покачиваясь всем телом. Именно его! Ведь вас было трое?

- Да.

- Ну, а сейчас? Он встает?

- Даже ходит немного.

Она помолчала, что-то вспоминая.

- Он совершенно беспомощный?

- Нет, конечно. Недавно он сам оделся.

Безайс сидел, ожидая чего-то самого тяжелого. Он обвел глазами комнату, потрогал себя за ухо и встал.

- Я пойду, пожалуй, - сказал он, не глядя на нее и вертя шапку в руках. - Вот теперь я вам сказал все.

Он вышел в коридор, натолкнувшись в темноте на впустившую его женщину, ощупью отыскал дверь, но потом вернулся снова. Она сидела, прижавшись грудью к столу.

- Я забыл дать вам его адрес, - сказал он. - Вы придете сегодня к нему?

- Я приду завтра.

Он вышел на улицу и пошел прямо, пока не заметил, что идет в обратную сторону. Тогда он вернулся, прибежал домой и сказал Матвееву: "Завтра она придет", - потом ушел к себе, лег в носках на кровать и долго курил. Он как-то не выяснил своего отношения к этой истории, и в его голове был полный беспорядок. Черт знает, что хорошо и что плохо.

Он думал о Матвееве, о Лизе, о самом себе, и было совершенно непонятно, чем все это кончится. Одно было ясно - девушки, как Лиза, встречаются не каждый день.

ОНА ПЛАКАЛА

На другой день Матвеев поднялся и, бодро стуча костылями, отправился просить у Дмитрия Петровича бритву. Кое-как он побрился и, сидя перед зеркалом, с удовлетворением рассматривал свою работу.

Насвистывая, он вернулся к себе в комнату, критически ее оглядел и остался недоволен расстановкой стульев. С полчаса он возился, громыхая стульями и поправляя оборки на занавеске, но потом устал и сел, тяжело дыша. Он был в хорошем настроении, и весь мир улыбался ему. Отдохнув, он пришел в столовую и стал учить мальчиков играть на гребенке с папиросной бумагой. Но потом пришла Александра Васильевна, гребенку отобрала и загнала Матвеева обратно в его комнату.

Пробил час, а Лизы все еще не было. Время текло медленно, и он не знал, куда его девать. Безайса, по обыкновению, дома не было. Александра Васильевна принесла завтрак, и пока он ел, она стояла у дверей и расспрашивала, - есть ли у него мать, сколько ей лет и правда ли, что большевики и коммунисты - это почти одно и то же. Она жаловалась на то, что Варя хочет остричь волосы. Она считала это глупостью и удивлялась, кому может нравиться безволосая женщина.

Но Лиза все еще не приходила. Когда большие хриплые часы в столовой пробили три часа, Матвеев начал беспокоиться. Он взял костыли и отправился бродить по дому, с тоской и недоумением спрашивая себя, что могло ее задержать. Он снова ушел в свою комнату. Там он сидел до вечера, и с каждым ударом часов в нем росла уверенность, что она уже не придет. Ноющая, точно зубная боль, тоска поднималась в нем, он начал думать, что с ней случилось какое-то несчастье. Эта мысль была невыносима, и, когда пришла Варя, ему хотелось сломать что-нибудь.

Она села рядом и начала говорить, что он должен больше есть, чтобы пополнеть.

- Ты скажи, - говорила она, - что тебе больше нравится. Суп всегда остается в тарелке. Хочешь, завтра сделаем пирог с курицей. Мама очень хорошо его делает.

Это было самое неподходящее время для разговора о пироге с курицей.

- Не хочу, - сказал он.

Он искоса взглянул на нее и заметил, что она завилась. Лизу, может быть, арестовали, - и эти легкомысленные белокурые кудри оскорбили его.

- Давай говорить о другом, - сказал он сухо. - Ты что-нибудь хотела спросить? Ты вечно о кухне разговариваешь, будто на свете больше нет ничего.

- Нет, это я только так. А я действительно хотела спросить тебя об одной вещи. Я думала об этом весь день: когда будет мировая революция?

- В среду, - ответил он сердито.

За последнее время в ней появилась черта, которая его бесконечно раздражала. Она старалась говорить об умных вещах: о партии, о цивилизации, о древней Греции. Это было беспомощно и смешно.

- Не старайся казаться умней, чем ты есть на самом деле, - сказал он, помолчав. - Это режет ухо. У тебя нет чувства меры, и ты слишком уже напираешь на разные умные вещи. Держи их про себя.

Он старался не глядеть на нее.

- Это просто флирт... Говори об этом с Безайсом, он будет очень доволен. Но даже и флиртовать можно было бы не так тяжеловесно.

- Почему это флирт?

- Ну, кокетство. Зачем ты завиваешься?

- Я больше не буду, - сказала она тихо.

Он немного смягчился.

- Ах, Варя, мне сейчас не по себе. Не обращай внимания. Но ты напрасно так держишься, это смешно. Неужели ты этого не видишь? Будь глубже и оставь это уездное жеманство. Хотя лучше, знаешь, бросим сегодня это, я что-то зол. Когда придет Безайс, пришли мне его, хорошо?

- Хорошо, - покорно ответила она, вставая.