По ту сторону

- О, ничего. Через неделю-полторы мы двинем с тобой дальше. Да, я забыл рассказать тебе смешную вещь... Но можно тебя поцеловать? Или об этом не спрашивают?

Он начал входить во вкус и сожалел, что поцелуи так коротки.

- Это очень странная штука. Иногда, когда я о чем-нибудь задумываюсь, я ясно чувствую, как у меня болит палец на той ноге, которую отрезали. На левой.

- Болит палец? - спросила она со сдержанным ужасом.

- Я растер его сапогом, - сказал он успокоительно. - Это только кажется. Лиза, дорогая, так ты беспокоилась? Глупая! Что могло со мной случиться?

Он запнулся.

- Хотя случилось, - сказал он, смущенно улыбаясь. - Вот. Но это ничего, правда? Я еще наделаю делов. Бывает и хуже. Я почти здоров уже.

- Да?

- Ну конечно. О, нога мне не мешает. Хочешь, я покажу тебе, как я хожу?

- Не надо, - быстро сказала она, но Матвеев, снисходительно смеясь, взял костыли и поднялся. Он нацелился на окно и с грохотом, стуча костылями, проковылял до него, повернулся и снова дошел до стула. Она встала.

- Каково? - спросил он, улыбаясь.

- Очень хорошо, - ответила она, комкая свою меховую шапку. - Но мне пора уже идти, милый.

Он сел и взглянул на нее снизу вверх.

- Почему? - спросил он тоном ребенка, у которого отбирают сахарницу.

- Я выбралась только на минутку, - сказала она, опуская ресницы. - Мне обязательно надо быть дома сегодня.

Когда она говорила - надо, Матвеев сдавался. Он совершенно не умел с ней спорить.

- Но ты, может быть, придешь сегодня попозже, когда освободишься?

Она подошла и мягко обняла его.

- Не скучай, - шепнула она, целуя его в щеку. - Завтра я приду на весь день - обязательно.

- Нет, в губы, - только и нашелся сказать он.

Так она стояла рядом с ним, обняв его за голову и перебирая пальцами волосы, Матвеев торопливо и жадно целовал все, что попадалось, не разбирая, с прожорливостью голодного человека, - шею, руки, лицо, овеянный нежным теплом ее тела. Долго ждал он этого дня, - в вагоне, в лесу, в темных хабаровских улицах он думал об этих единственных бровях и нежной ямочке на шее.

Потом он вдруг почувствовал, что она вздрагивает, положив голову ему на плечо. Это было что-то новое.

- Лиза, что ты? - спросил он испуганно, осторожно садясь с ней на кровать.

Он подождал немного, а потом решил начать прямо с того места, на котором остановился, и уже обнял ее за шею. Но она отвернулась, и Матвеев скользнул губами где-то около уха.

- Я хочу поговорить с тобой, - сказала она, тяжело дыша.

Он крепко сжал ее пальцы. Она сидела к нему боком, и он видел ее профиль с длинными ресницами.

- О чем?

- О наших отношениях.

Она волновалась - волновалась из-за него! - и это наполнило Матвеева вульгарной радостью.

- Говори, говори, - сказал он снисходительно.

- Вот... сейчас и скажу, - возразила она, тихо отбирая свою руку. - Еще раз поцелую - и скажу.

Несколько минут она целовала его с закрытыми глазами, горячо и быстро, как его еще не целовал никто и никогда.

- Ну, вот, - услышал он ее взволнованный голос. - Я хочу... только ты не обидишься, милый? Постарайся меня понять. Наши отношения... они не могут быть прежними. Я не поеду с тобой в Приморье.

Она с облегчением перевела дыхание, но у нее не хватило мужества поднять глаза.

- Ты же сам понимаешь это. Я знаю, ты думаешь сейчас обо мне, что я дрянь? Но, дорогой мой, пойми, что я тоже мучаюсь. А я могла бы и не приходить - написать письмо. И все. Я не знаю только, поймешь ли ты меня.

Молчание Матвеева начинало пугать ее. Сделав усилие, она взглянула на него. Он имел такой вид, точно его ударили по голове, - он растерянно улыбался, и эта улыбка отозвалась на ней, как удар ножом. Ей захотелось плакать, и нежная жалость к Матвееву охватила ее. Но любви не было, - что-то дрожало еще в ней, - не то боязнь, не то недоумение. "Мне тоже тяжело", вспомнила она.

Это было в Чите перед отъездом. Они ходили по улицам, - он держал ее за руки и слушал, как она горячо и сбивчиво говорила о будущей любви. "Надо уметь вовремя поставить точку, - говорила она, - пока люди еще не мешают друг другу". И теперь он вспомнил это.

- Понимаю. Надо уметь вовремя поставить точку, - сказал он вслух.

Она испугалась выражения его лица. Ей показалось, что он хочет о чем-то просить.

- Если бы ты мог понять, как мне тяжело, - сказала она жалобно.

Он молчал.

- Давай говорить об этом спокойно, - продолжала она. - Если я не буду счастлива с тобой, то ведь и ты будешь чувствовать это. Не надо никаких жертв.

Он пробормотал что-то.

- Я больше не могу, - бессильно прошептала она.

За дверью кто-то громко звал кошку и уговаривал ее вылезти из-под буфета. Пыльный солнечный луч пронизывал комнату и дробился зелеными брызгами в стеклянной вазе.

- Но ты не сердишься на меня?

Он глубоко вобрал воздух в легкие. Так бросаются в воду с большой высоты. Жизнь встала перед ним - Жизнь с большой буквы, и он собрал все силы, чтобы прямо взглянуть в ее пустые глаза. Двадцать лет ходил он здоровый и никому не уступал дороги. А теперь ему оттяпало ногу, и надо потесниться. Ну что ж.