Кастилос закрыл книгу. Задумчивый взгляд устремился в небеса. Вампир сидел на толстой ветке дерева, ожидая прихода ночи. Кастилос хотел идти, но Аммит настоял на привале. Сейчас старый телохранитель принцессы развлекался внизу, заставляя плясать и принимать таинственные формы языки костра.
— Эй, Аммит, — крикнул Кастилос. — Ты никогда не думал, что будет, если ты умрешь, как человек?
Аммит поднял голову.
— Иногда, — отозвался он. — Только вот проверять что-то не хочется.
— Страшно?
— Страшно, — признал Аммит. — Неизвестное всегда пугает.
— А люди живут с пониманием того, что в конце будет смерть.
Взмахнув руками, Аммит заставил пламя взметнуться почти до ветки, на которой устроился Кастилос.
— К чему ты ведешь?
— К тому, что превратись все вампиры в людей — они бы с ума сошли от ужаса перед неминуемой смертью.
Аммит покачал головой, усмирил огонь и вновь принялся колдовать.
— Вряд ли. Или, по крайней мере, далеко не все. Страх происходит от возможности выбора. Представь, если бы человек мог не чувствовать боли? Да хотя бы и не человек — вампир. То есть, по собственному желанию мог бы убирать боль. Представил?
— Ну? — Кастилос нетерпеливо шевельнул пальцами.
— Вроде бы хорошо, ничего не болит, но… Боль ведь не одни лишь неудобства создает. Благодаря боли мы понимаем: что-то не так. А если убирать боль, то сигналы не приходят. Остается понятие: боль нужна. Что в итоге? В итоге мы просто возвращали бы боль раз-два в неделю, просто чтобы проверить, все ли в порядке. Боялись бы этого мига, но ждали его с нетерпением. Так и со смертью. Почему, ты думаешь, вампиры иногда все же запускают сердца? Боятся, но хотят. Рискуют, но играют. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Вот, мол, какие люди храбрые — живут в постоянном страхе. Ничего подобного. У них попросту нет выбора, а у нас он есть. И вампир, не останавливающий сердца, куда храбрее человека. Поэтому в Храме стоит изображение не деревенской дурочки с красной рожей и грубыми руками, а королевы Ирабиль. Той, что девять месяцев прожила, вынашивая ребенка. Зная, что отдаст жизнь ради ее продолжения.
Над костром взвился огненный дракончик. Крылышки трепетали, открывалась и закрывалась пасть. Кастилос наблюдал за упражнениями Аммита с интересом.
— Долго ты этому учился?
— Чего у вампиров полно — так это времени.
Ладонь Кастилоса, лежащая на книге, погладила обложку. При каждом удобном случае он читал труд своего ушедшего создателя, и под воздействием спокойного, рассудительного слога душа оттаивала. Затягивалась рана, нанесенная Саквобетом.
— Наше бессмертие оплачено кровью людей, — заметил Кастилос. — Не думал об этом?
— Думал, — отозвался Аммит, распылив дракона. — Боюсь, не смогу разделить твоего возмущения. По той простой причине, что ты уже месяц носишься со мной по деревням в поисках мальчишки, которого едва знаешь. А что сделали его односельчане? Где его друзья? Где друзья его родителей? Сидят в Сатвире и трясутся. Если и есть от них какой-то толк, так это кровь.
— Не все же такие, — буркнул Кастилос, пряча книжку за пазуху.
— Нет, конечно. Другие находят способ стать вампирами. Кастилос, пойми, ты — самое лучшее опровержение всех дурацких теорий. Разве не из отвращения к людям ты решился поклониться Освику?
Кастилос молчал. Солнце медленно клонилось к закату. Скоро начнется путь.
— Хочешь пари? — предложил Аммит.
— Заинтересуй меня.
— В следующей деревне найди хоть одного достойного, и я его испытаю. Если устоит — обратим его. Если же нет — я сожгу деревню. Ты, собственно, ничем не рискуешь. Все равно Эрлот собирает сельчан в города. Ну как?
Кастилос прыгнул с ветки и протянул руку Аммиту.