По ту сторону безмолвия

Иногда они спрашивали, почему меня так интересует наше прошлое. Сол однажды рассердился, когда я переусердствовал с расспросами. Какая, к черту, разница, что было двадцать лет назад? Почему я упорно пытаюсь препарировать те дни, рассмотреть их под микроскопом? Почему бы просто не оставить их в покое, не радоваться воспоминаниям родственников, которые по-прежнему держатся друг за друга и продолжают друг друга любить? По счастью, у меня был наготове ответ, который всех их умиротворил и оправдал мои расспросы. Я читал об одном европейском художнике, который устроил выставку картин по воспоминаниям о собственном детстве. Я притворился, что собираюсь сделать что-то подобное, и заявил, что много лет втайне мечтал изобразить в рисунках историю своей жизни, но только недавно набрался смелости и начал делать записи и предварительные наброски. На эту работу уйдут годы, но, если я добьюсь успеха, она может оказаться лучшей в моей жизни. Семейство Фишер гордилось моим успехом, и стоило им узнать, в чем дело, как мой замысел их просто очаровал. Впоследствии они рассказывали, писали письма, звонили мне по междугородней связи, сбивчиво повторяя, что только что вспомнили важную деталь, которая может мне пригодиться…

Я слушал, читал, тревожился. Я изо всех сил пытался узнать, что находится в этой комнате — моей жизни, а затем прибрать, привести все в порядок. Не для того, чтобы однажды нарисовать ее, как она есть на самом деле, а для того, чтобы помочь моему мальчику превратить его жизнь в величественный дворцовый зал.

Мэри По была права, говоря, что мы старались делать для сына все возможное. Но, что же мы упустили — ведь были же и полуночные беседы о Боге и о том, что не надо бояться грома, тщательно завернутые сэндвичи и только два печеньица в коробке с завтраком, цирк, бейсбольные матчи, каникулы, заучивание таблицы умножения, попкорн, стрижка газона, попытки объяснить смерть пса так, чтобы она стала приемлемой частью жизни?..

Я вроде бы и знал, что делал, но, к своему собственному удивлению, постоянно ловил себя на мысли о том, что единственный правильный способ воспитать этого ребенка почти не отличается от воспитательной методы любых достойных и неравнодушных родителей. Моя история, тайна, которую я хранил, огромное количество книг, которые я прочел и обдумал за много лет, — все говорило по сути одно: любите их, учите их скромности, уравновешенности и сдержанности, хвалите их, а когда надо, умейте сказать «нет», признавайте свои ошибки.

Да, все это вы уже знаете, и мне незачем продолжать. Возможно, я просто разговариваю сам с собой. Как человек, который десять раз перепроверил свою чековую книжку, но по-прежнему не может понять, почему оказался в долгах. У меня было сто долларов. Я потратил столько-то на то, столько-то на это. Я могу объяснить все расходы, но почему же тогда осталось меньше, чем ничего? Почему наш сын превратился в бессовестное, угрюмое, скрытное существо? Должно же было остаться хоть что-то хорошее от стольких лет поддержки, бережного руководства и любви. Но нет. На «счете» не осталось ничего.

— Привет, Мэри По.

— Привет, Грир Фишер.

— У вас пистолет с собой?

— Да.

— Можно посмотреть?

— Это все тот же старый пистолет, ты его уже пять раз видела.

— Ну пожалуйста!

Мэри взглянула на меня, я согласно кивнул. Она распахнула жакет и вытащила пистолет из наплечной кобуры. Вытащив обойму, подняла его, показывая Грир.

— Он тяжелый?

Я знал, к чему она клонит.

— Грир, нельзя брать пистолет в руки. Ты же знаешь правила.

— Я же только спросила.

— Я знаю, к чему ты клонишь. Смотреть можно, а трогать нельзя.

— «Смит и Вессон». Это те, кто его сделал?

— Точно.

— А бомбы они делают?

— Не знаю.

— Папочка, а у тебя есть пистолет?

— Ты же знаешь, что нет. Они есть только у полицейских и частных сыщиков вроде Мэри.

— У Линкольна тоже есть.

— В каком смысле?

Грир очень умна, но слишком много говорит. Ей постоянно нужно быть в центре внимания, и ради этого она готова почти на все, вплоть до лжи. Переведя взгляд с меня на Мэри, девочка поняла, что сообщила драгоценные сведения, и на ее личике появилось хитрое выражение.

Она вскарабкалась ко мне на колени и зашептала в самое ухо:

— Обещаешь, что не скажешь? Линкольн не знает, что я знаю. Я зашла к нему в комнату и увидела за комодом. Линкольн прилепил его клейкой лентой.

Я кивнул, словно все в порядке вещей. У твоего брата в комнате спрятан пистолет? Очень хорошо. Мне удалось проговорить ровным голосом:

— Не знаю, зачем он Линкольну понадобился. Ну, ладно. — Я как можно ласковее снял Грир с колен. — Ладно, все в порядке. Иди-ка на кухню, милая, и перекуси. Мэри скоро уходит, а нам нужно еще кое о чем поговорить. Я приду через минуту.

Разочарованная тем, что ее секрет не произвел особого эффекта, девочка сунула руки в карманы и, шаркая, вышла из комнаты.

Когда она ушла, я передал Мэри, что рассказала мне шепотом дочка. Мэри закрыла глаза и сжала губы.