По ту сторону чуда

– Марфа Алексеевна, – поправил, подтверждая тем не менее предположения царя, все тот же второй Брок. И первому сыщику волей-неволей пришлось бросаться на выручку «братцу»:

– Между прочим, госпожа Патрикеева неплохо, так сказать, разбирается в вопросе.

– Знаю я, в каких вопросах она разбирается! – пуще прежнего насупился государь. – И нечего вам с такими свидетелями якшаться.

– Ваше величество, – гордо вскинул голову Брок-второй. Его щеки алели, глаза пылали, ноздри раздувались так, что первый «близнец» невольно напрягся, готовясь к худшему. – Вы наняли нас для розысков вашего сына, потому что верите в наш профессионализм, если я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – удивленно поднял брови царь, явно озадаченный метаморфозами сыщицкого лица. – Я не просто верю, а целиком полагаюсь на ваш профессионализм.

– А посему… – дернул подбородком второй Брок, – я бы попросил вас не вмешиваться в процесс расследования и не диктовать нам, так сказать, свои условия, не критиковать наши действия и вообще… – понизил он голос почти до шепота, но такого зловещего, что у многих присутствующих кожа стала походить на крупнозернистую наждачку, – не лезть, как говорится, не в свое дело.

Послышался глухой стук со звоном. Это упал в обморок главный придворный разыскник Сушик, обронив при этом с носа пенсне.

Смертельно побледнел Мирон, который, судя по всему, мечтал всей душой последовать вслед за Никодимом Пантелеймоновичем в спасительное, сладкое и уютное небытие. Очки на его носу угрожающе перекосились, спеша, вероятно, устроиться рядом с пенсне разыскника.

Схватилась за голову Сашенька, словно ожидая немедленных молний, града и прочих стихийных бедствий. Она смотрела на «дядю» Олега с непередаваемой смесью чувств во взгляде; в нем были и ужас, и восхищение, и жалость, а в первую очередь – удивление глупостью уважаемого ею человека – почти что папы.

Первый Брок инстинктивно сжал кулаки и подобрался, готовый прыгнуть. Не важно куда. Как придется. Или на Берендея, чтобы не подпустить того к «брату»; или на дубля, чтобы оттолкнуть его с «линии огня»; или, возможно, на Сашеньку, чтобы закрыть той глаза, если остановить что-либо он уже будет не в силах. Конечно, больше всего Броку хотелось прыгнуть в окно. Чтобы и самому не быть свидетелем того, что тут сейчас начнется. Но чувство самосохранения (в данном случае двойное, так как и Брока-второго он воспринимал сейчас как себя самого) и – в большей, пожалуй, мере – отцовское чувство заставили его пока оставаться на месте, не сводя глаз с государя.

Берендей же Четвертый стремительно побагровел и сначала просто открыл рот, будто лицевые мышцы внезапно отказали ему, а потом, словно для этого-то он его и разинул, начал безудержно и громогласно хохотать. Царь смеялся так, что задребезжали цветные витражи в окнах. Так, что затрепетали и чуть не погасли свечи. Так, что очнулся, захлопал вытаращенными глазами и вновь закатил их Сушик. Так, наконец, что очки Мирона все-таки слетели с его носа и осуществили мечту – легли возле сушиковского пенсне, робко коснувшись его стеклышка дужкой.

– Ма… ла… дец!.. – сотрясаясь от хохота, вытирая тыльными сторонами ладоней льющиеся слезы, с трудом выговорил царь-батюшка. – Ай, молодец, дномык твою в медь!.. – Он глубоко вдохнул, выдохнул, дернулся еще пару раз в смеховом приступе и задышал-таки ровно, взял себя в руки, хоть слезы и продолжали бежать по небритым щекам. – Вот за что я ценю профессионалов… У-уф!.. – Царь сделал еще пару мощных вдохов-выдохов и окончательно пришел в себя, даже цвет лица стал почти нормальным. – А ценю я их за то, что дело для них всегда важнее прочего. И не важно, какое препятствие стоит на пути настоящего мастера – гора или царь какой-то; если они мешают, то он и гору сроет, и царя отодвинет. Молодец.

Лицо Брока-второго тоже стало приходить в норму, как выражением, так и цветом. Сыщик даже чуть двинул губами, изображая улыбку. Шумно выдохнул Брок номер один и разжал побелевшие от напряжения кулаки. Облегченно закрыла глаза Сашенька. А Сушик, напротив, открыл и завозился на полу, разыскивая пенсне. Один лишь Мирон оставался без изменений – по-прежнему мертвенно-бледный, растрепанный и неподвижный, словно памятник самому себе.

– Возьмите, – протянул ему главный разыскник подобранные с полу очки, но юноша даже не шелохнулся.

– Мироша, что с тобой? – забеспокоилась Сашенька. – Тебе плохо? Дайте же кто-нибудь воды!

Воду дали. Непонятно кто – царь или Сушик, поскольку возникла она ниоткуда, явно по волшебству. И в большом количестве. Но не в стакане или чашке, то есть для питья, как подразумевала в своей просьбе Саша, а в свободном состоянии. Иначе говоря, она просто ухнула кратковременным водопадом откуда-то сверху, окатив Мирона с головы до ног. И этот нечаянный душ подействовал на парня благотворно. Даже чересчур. Юноша подпрыгнул, закричал, замахал руками и, отплевываясь и отфыркиваясь, закрутился волчком.