Её попытки утихомирить мою совесть с помощью коньяка возымели обратное действие. Я прокручивала в голове осуждающие речи и обвинительные приговоры. Выждала, пока обескураженный Лешек усвоит информацию, встала и подошла к коробке.
– А теперь смотри сюда, – сказала я, стараясь придать напыщенность сцене и медленно вскрывая обмотку. – Вот он!.. Ему больше ста лет! Розумеешь?
Поляк присвистнул и широко раскрыл глаза от такого вопиющего безобразия! Как профессионал он моментально оценил тяжесть совершённого преступления.
Упёршись руками в стол, я возвышалась над коробкой как статуя правосудия. Объятая хмелем, ощущала себя Немезидой! Мой карательный меч поднялся и готовился обрушиться на нарушителя общественных и нравственных порядков.
– Твоя коханая и я – котрабан, – я боролась с этим трудным словом, но язык упорно заплетался, не в силах провернуть слоги. – Контрабад… Кон-тра-бан-дист-ки!
Я победила! Потрясённый Лешек перевёл беспокойный взгляд на Светку и задал мучающий его вопрос:
– Так что у тебя с головой, моя милощч? Это всё как-то связано между собой?
Светик в срочном порядке вспомнила о сотрясении мозга, схватилась за повязку и заныла:
– Натуль, у тебя есть обезболивающее? Что-то голова раскалывается. Может, я пойду, прилягу?
– Потерпишь! Уплетать за обе щеки, так ты здорова, дай Бог каждому! Как отве….
– Что ты опять завелась? Мы же закрыли эту тему, и без твоих пламенных речей мозг звенит!
– Ничего мы не закрывали, просто разрывает от твоей безалаберности! Как отвечать за содеянное, так сразу уважительная причина нашлась. Сиди, никуда не пойдёшь, пока не решим, что делать с чёртовым сервизом.
– Вот так новость, ещё недавно он был не чёртов, а Александр третий.
– Вот именно!
Лешек плохо понимал нашу перепалку, переводил взгляд со Светки на меня и обратно, но слово «контрабанда» он точно уяснил. Догадываясь, что мы попали в передрягу, поляк налил себе полный бокал.
Телефонный звонок отвлёк от перебранки.
– Мам, где пропала? У вас всё в порядке? Ночь на дворе, а ты всё не звонишь и не звонишь. Мы беспокоимся, Игорь спрашивает, может, успели влезть куда-нибудь? – озабоченным голосом спросила Сашка.
– Всё хорошо, детка. Долго стояли на границе и только приехали. Лешек передаёт привет, – я успокоила дочь и глянула на поляка, тот поднял пятерню и выпил весь здоровенный бокал залпом без всяких церемоний.
– А-а! Тоже передавай. Всепокалюблюцелую (Именно так, одним словом с самого детства)!
Дочь отключилась. Светик разговаривала с тётей Зиной. Я дожидалась, пока она закончит беседу и жевала плюшку. Лешек смотрел в одну точку, не двигаясь и не моргая. А ведь он ничего не ел. Может, опьянел от такой дозы? С кем тогда вопросы решать будем? Не со Светкой же. Чтобы определить состояние друга помахала у него перед лицом недоеденной булкой. Тот заморгал и посмотрел на меня с удивлением. Нет, мужчина он крепкий, многократно проверенный совместными застольями и одним бокалом его не уложишь. Я пододвинула ему блюдо с колбасками и посоветовала:
– Ешь, нам надо иметь трезвый ум.
Света отчиталась перед мамой, я вернулась к коробке и, со значением качнув головой, чопорно объявила:
– Продолжение следует!
Аккуратно держа одной рукой, а другой разматывая салфетку с васильками, вытащила на свет первое блюдце. Светик посчитала за лучшее убраться подальше. Она пересела на диван, притихла и оттуда поглядывала из-под повязки в надежде, что о ней забудут и оставят в покое.
Поляк же, рассматривая предмет, преображался на глазах. Однажды я наблюдала подобное превращение Лешека, когда он впервые увидел Свету. Сейчас происходило другое, не менее захватывающее зрелище. Коллекционер, охваченный страстью, забыл про свою милощч и её замотанную голову, про меня, про контрабанду. Казалось, я ощущаю, как работает его мозг. Ещё не дотронувшись до тарелки, он со скоростью звука перебирал в голове характеристики всех известных заводов, прокручивал рисунки, оттенки синего и прозрачность фарфора. Лицо Лешека преобразилось, стало сосредоточенным и одухотворённым. Нет, я на такое не способна! И с восхищением и большим уважением ждала, давая ему насладиться первой встречей с этим чудом цвета кобальт с позолотой.
Светик подала робкий голос за моей спиной:
– Что с ним? Может, нашатыря сунуть?
Я стояла в молчании, скрестив руки на груди, и улыбалась как дурочка! Гордость за русскую порцелиновую мануфактуру распирала так, как если бы я сама лично наносила этот цветочный рисунок. И, действительно, какая теперь разница, вернём мы сервиз в Россию или нет? Он всё равно останется в русской семье, пусть даже в Италии. Моя совесть потерпела поражение перед чувством прекрасного, забилась в угол и помалкивала.
Лешек подхватился и рванул из гостиной вверх по ступенькам в кабинет.
– Неужели, вот так и есть на самом деле? Ну да, старинная посуда, но чтобы потерять голову из-за тарелки? Куда он помчался? Убьется ещё на лестнице, – лезла с вопросами Света.