По ту сторону фронта

Снежко вскочил с места, и голос его прогремел, как труба:

– За любимую партию предлагаю выпить!

Все поднялись, точно по команде.

– Тише… Тише… – остановил кто-то.

– Что «тише»? – огрызнулся Сидор. – Громче! За Россию! За Сталина!

– Правильно! За советскую власть!

Климыч опешил. Взявшись обеими руками за ворот рубахи, он с силой рванул его.

– Что же это такое? Кто вы есть такие? – вопросил он сидящего рядом деда Макуху.

– Русские мы, советские люди мы, – лукаво подмигнул дед. – И дело свое знаем, будь покоен!

Климыч внезапно повалился головой на руки и как-то страшно захрипел, вздрагивая всем своим могучим телом.

– Сынка… Сынка… – прорывалось у него сквозь рыдания.

– Сына у него, Мишутку, эсэсы недавно шомполами до смерти засекли, – доверительным шепотом сообщил Макухе Сидор. – Вот он и мучается. Один был у него сынок.

– За что засекли? – нахмурившись, спросил Макуха.

– Партизанам в лес харчишки таскал, а они выследили и изловили…

– И сам партизаном был? – продолжал интересоваться дед.

– Куда ему там! – вмешался в разговор Поликарп. – Пятнадцать годков всего мальчонке… А вот смотри, видишь? – Он быстро поднял рубаху, обнажая грудь. – Видишь?

На груди возчика краснели широкие рубцы.

– Гитлеровцы – собаки. Штыком… – Поликарп заскрежетал зубами и опустил рубаху. – Думал, подохну, ан нет – выжил. А кабы не эти раны, думаешь, я тут бы с вами дрова колол? И все одно уйду, дай только подкрепиться маленько, пусть легкое заживет.

– Куда уйдешь? – усмехнулся Макуха.

– В лес.

– Зачем?

Поликарп внимательно поглядел в глаза старика, как бы решая, можно ли ему довериться, и сказал:

– К партизанам.

Дед Макуха расхохотался.

– Чего ржешь? – настороженно спросил Поликарп.

Макуха умолк и, обняв Поликарпа за плечи, серьезно проговорил:

– Ладно, не ищи партизан, я тебя сам сведу к ним, только подай сигнал, когда нужно.

– Ой, брешешь, старик?.. – сказал с недоверием Поликарп.

– Ей-богу…

Климыч уже успокоился. Он смущенно оглядел всех, выпил остатки самогона и снова повеселел.

– Где этот боров толстобрюхий упрятался? – прогремел он басом. – Вот бы ему сейчас всыпать горячих под самую завязку. Староста! Пусть бы знал, как на немцев работать, Ишь, сволочуга!..

– Я вот тебя этой коряжиной огрею, – подал голос из-за печки Полищук и подошел с увесистой дубиной к столу. – Тогда разберемся, кто на кого работает.

– Свой парень, не замай, – сказал кто-то из партизан.

– Таких бы, да побольше, – добавил другой.

Климыч недоуменно тряхнул головой, шумно вздохнул.

Сидор залез на нары, подобрал под себя ноги и запел тоненьким, неверным голосом пьяную песню.

– Сидор! Черт окаянный! Уймись! А не то я тебе на людях выволочку устрою, – пригрозил Климыч.

– Кто он, мужик этот, Сидор? – допытывался дед Макуха у своего соседа.

– Хороший мужик, – заверил Поликарп. – Человек верный. Вот только молоть языком любит.

В среду в полдень, прежде чем грузить дрова, партизаны стали укладывать на дно саней винтовки, автоматы, гранаты. Только тогда возчики окончательно поняли, с кем они имеют дело. До этого, по признанию Климыча, они принимали партизан за жителей окрестных деревень, мобилизованных и согнанных в леспромхоз на бесплатную работу.

– Значит, неспроста все затеяно? – поинтересовался Климыч.

– Определенно неспроста, – ответил Рузметов. – Дело будет жаркое. А твои не подведут?

– Что ты, сынок! Ни в жизнь… Я вот только дивлюсь: среди вас молодых мало – раз-два и обчелся. Как же это так?

– А где ты теперь встретишь молодых возчиков? – лукаво спросил Рузметов.

– Оно, пожалуй, верно. Хитры вы, ребята!..

– В нужный момент и молодые появятся. Ну, поехали!

Обоз вытянулся вдоль улицы. На каждых санях сидел возчик, а на передних пристроился и леспромхозовский полицай.

Солнце светило ярко, приветливо, его горячие лучи напоминали о том, что весна уже не за горами.

10

Звездной морозной ночью обоз с дровами остановился у железных ворот бывшей психиатрической больницы.

Пар от дыхания людей и вспотевших лошадей туманным облаком висит над обозом. Партизаны притихли. Они зорко вглядываются в ночной мрак. Лошади пофыркивают, потряхивают головами.

Рузметов отогнул рукав ватной фуфайки и посмотрел на светящийся циферблат.

«Вовремя приехали, – отметил он про себя. – Без четверти двенадцать. Пятнадцать минут в запасе. Хорошо!»

Полицай спрыгнул с передних саней, подошел к воротам и постучал в них кнутовищем. Звон железа гулко раздался в ночной тишине. За воротами послышался говор, минуту спустя последовал звучный удар в колокол, а затем опять наступила тишина. Часовой, видимо, вызывал кого-то. Минуты две продолжалось томительное ожидание. Наконец ворота заскрипели на петлях и открылись. Вышел солдат с автоматом на шее, помигал карманным фонариком и что-то буркнул:

– Трогай! Во двор поехали! – громко, чтобы все слышали, сказал полицай, беря под уздцы переднюю лошадь.

За ним потянулись другие. На длинной аллее, обсаженной соснами и елями, обоз остановился.

К головным саням подошел какой-то человек. Он вгляделся в полицая, перешел ко вторым саням, к третьим и наконец к тем, на которых сидел Костров.