По ту сторону фронта

– Фашисты днем кукуют, а мы ночью, – сказал Добрынин.

Но обстановка за последнее время сильно осложнилась. Надо было перебираться на новую стоянку, подальше от города. Оккупанты решили во что бы то ни стало разгромить отряд. Они подтягивали войска и теснили партизан из основных массивов леса на восток, к реке. За рекой на большом расстоянии тянулась безлесная равнина, где гитлеровские части могли легко разбить партизан в бою.

Вокруг лагеря враг дотла сжег больше двадцати сел и угнал всех жителей, чтобы лишить отряд материальной базы и связи с населением. Но ближе, чем на восемь-десять километров к лагерю гитлеровцы пока не подходили. Они подтягивали силы, готовясь к решительному наступлению.

Подвижность отряда ограничивали раненые, ожидавшие эвакуации на самолетах. Кроме того, в сожженных и разоренных деревнях партизаны подобрали девять сирот, из которых самому старшему шел одиннадцатый год.

Всех тревожила судьба отряда, судьба раненых товарищей и детей.

– Ну как, товарищ комиссар, – поинтересовался пожилой партизан, обращаясь к Добрынину, – прилетит сегодня самолет или нет?

– Сегодня не прилетит – завтра поздно будет, – тревожно сказал кто-то. – Мы сами, как на пятачке, торчать будем, да и полянки все фашист займет. Он тоже не дурак, соображает.

– А что нам полянки! – возразил Снежко. – Мы позавчера с майором за реку переправлялись и там подобрали посадочную площадку. Глядеть любо! Ни деревца, ни кусточка на три километра. Рузметов тоже ходил с нами. Туда уже и хворосту натаскали для костров.

– Это все ладно, – заметил пожилой партизан, – а как же больных и детвору туда перетаскивать?

– Эх-ма, горе какое! – усмехнулся дед Макуха. – А для чего же шесть плотов здоровенных связали? Тут все, брат, распланировано.

– Так как же, товарищ комиссар, прилетит или нет? – повторил пожилой партизан.

– Надеемся, что прилетит, – ответил Добрынин, – а окончательно узнаем в два часа дня. Должны уведомить.

Подошел дежурный по лагерю и объявил, что комиссара и Снежко просят идти на заседание.

В девять утра небритый, с осунувшимся лицом, но, как всегда, оживленный и бодрый, Пушкарев открыл заседание бюро окружкома. Слушался доклад командира отряда Зарубина.

– Мы блокированы, – сказал Зарубин. – Отрезаны с трех сторон фашистами, а с четвертой – рекой. За реку пути нет. Там нас, как цыплят, выловят. Противник сужает петлю, но не идет на нас. По данным нашей разведки, оккупанты уверены, что мы форсируем реку и будем искать спасения на той стороне. По этим же данным, к ним должна подойти для подкрепления венгерская воинская часть. Ждать нам нечего. Давайте советоваться и принимать решение.

Первым взял слово секретарь парторганизации отряда – командир взвода Бойко. Он считал, что о выходе за реку не может быть и речи, и предложил прорвать блокаду двумя группами. Одна из них должна атаковать врага, двигаясь по северной просеке, другая – по западной. После прорыва обе группы должны собраться в условленном месте.

– Это волку в пасть, – бросил реплику начальник заготовительной команды Спивак.

– А что ты предлагаешь? – спросил его Пушкарев.

– Я так смотрю, – поднявшись с места, начал Спивак, – что ничего мы тут особенного не придумаем…

– А ты за всех не думай! – перебил его Пушкарев. Спивак, на обязанности которого лежала заготовка для отряда продовольствия, слыл человеком нехрабрым и на заготовительной работе держался только потому, что умел в любых условиях, каким-то ему одному ведомым способом, доставлять в лагерь муку, картофель и другие продукты. Последнее время стали поговаривать, что Спивак, вместо того чтобы нападать на склады и обозы противника, собирал продовольствие у мирных жителей. Рузметов и Костров уже договорились после прорыва блокады тщательно проверить деятельность заготовительной команды.

Реплика Пушкарева смутила Спивака, но он тотчас оправился и высказал свою точку зрения. Он считал, что большими группами, а тем более всем отрядом, не пробиться. Поэтому надо выходить в разных местах, мелкими группками, по три-пять человек.

– И с поднятыми руками, и с листовками, которые только что разбросали немцы, – зло бросил Рузметов.

– Шутки тут неуместны, – обидчиво огрызнулся Спивак.

– А коль неуместны, так чего же ты шутишь? – рассмеялся Селифонов.

Спивак покраснел и уселся на место.

Горячие споры затянулись на два часа. Коммунисты понимали, что решается вопрос жизни и смерти отряда, и сознавали, какая огромная ответственность лежит сейчас на них.

Мнения разделились: одни предлагали пробиваться просеками, разбившись на две группы, другие – идти на прорыв всем отрядом.

Последним выступил капитан Костров.

– Выход через просеки исключается, – сказал он уверенно. – Противник и сам не пользуется просеками, потому что сделал их непроходимыми. Вот карта.

Он раскрыл карту и прикрепил ее на стене так, чтобы видно было всем.

– Смотрите! Вот минные поля на сотни метров, вот волчьи ямы, здесь колючая проволока, а это дзоты. Идти просеками – самоубийство.