По ту сторону фронта

— Плохо, — заметил Зарубин, — но дело это поправимое.

— С санями приедут по меньшей мере десять возчиков, — вставил Веремчук.

Зарубин закусил губу: он совершенно упустил из виду это обстоятельство!

— Тридцать шесть подвод, — подсчитывал вслух Зарубин. — Тридцать шесть человек минус десять возчиков. Остается двадцать шесть. Двадцать шесть против семидесяти… Этого мало. Очень мало! Надо что-то еще придумать. Придется со стороны леса подвести к больнице группу партизан. Но только не пеших. Пеший переход займет много времени.

— А с возчиками нехорошо получается. Десять человек, — хмуро сказал Добрынин. — Кто они такие?

— Никто на это не ответит. Полищук тоже не знает, кого пришлют, — сказал Рузметов.

— Что же с ними делать? — спросил Беляк.

Все промолчали.

— Может быть, их оставить на отдых в леспромхозе?… — неуверенно предложил Веремчук.

— Не годится. Очень уж подозрительно будет, — покачал головой Добрынин.

— Да, так не пойдет, — согласился Зарубин.

— Возчиками займусь я сам, — внезапно сказал Костров. — Не возражаете?

Все с любопытством посмотрели на Кострова.

«Что-то придумал», — решил про себя Зарубин.

— Хорошо! — сказал он. — Положимся на Кострова. А теперь, Усман, скажи мне, сколько в бригаде лошадей, которых можно поставить под седло?

Рузметов начал подсчитывать.

Выяснилось, что в бригаде можно собрать пятьдесят шесть лошадей, но не хватает седел. Зато имеется шестнадцать парных саней, на которые можно посадить сразу по пять-шесть человек.

— Это совершенно другое дело, — обрадовался Зарубин. — На шестнадцать саней мы посадим по четыре человека. Это будет шестьдесят четыре человека. Двадцать четыре поедут верхом. Получается восемьдесят восемь. Вполне достаточно!

Уже во втором часу ночи закончили обсуждение плана операции. Послезавтра, во вторник утром, Костров, Рузметов и Веремчук с тридцатью партизанами должны быть в леспромхозе. На них возлагается заготовка дров. В среду ночью дрова должны быть доставлены в школу. Ответственным за эту часть операции назначается начальник штаба Рузметов. Костров обязан заняться возчиками. Всей операцией на месте будет руководить командир бригады Зарубин.

Добрынин, посмотрев на часы, предложил попить чаю, прежде чем расходиться.

За чаем Рузметов вдруг, вспомнив о чем-то, хлопнул себя по лбу и начал шарить по карманам.

— Ой-ой! Совсем забыл! Дмитрию Карповичу сюрприз!

— Какой сюрприз? — удивился Беляк.

— Сейчас узнаешь, не торопись, — лукаво сказал Добрынин, догадавшийся, о чем идет речь.

— Вот, вот, нашел, читай сам. — Рузметов протянул Беляку записку Бакланова, полученную через Сурко.

Беляк быстро пробежал записку, недоуменно пожал плечами, потом прочитал еще раз вслух.

— Ума не приложу! Неужели жив?… Это не провокация? — спросил он.

Ему рассказали, каким путем попало в бригаду это письмо.

— Неужели вернется? Ну и радости будет!… Вот дела так дела!… — задумчиво проговорил Беляк и вдруг спохватился: — Да, ведь я тоже получил письмо, только не радостное.

Он извлек из подкладки своей шапчонки сложенный в несколько раз клочок бумаги и подал его Зарубину. Тот развернул бумажку, всмотрелся и вздрогнул.

— Что это? — глухим голосом спросил он.

— Кровью написано, — тихо ответил Беляк.

Все затаили дыхание. Зарубин начал читать вслух:

— «Прощай, Клава! Прощай, сын Петя! Прощайте, братья и дорогие друзья! Мой жизненный путь окончен. Никого из вас я больше не увижу. Судьба моя и моих друзей решится на днях. Что нас ожидает, мы не знаем, но свое дело мы сделали. Никому из вас не придется краснеть за мужа, отца, брата и товарища. Хочу верить, что эти строчки, написанные моей кровью, дойдут до вас. Ваш Андрей».

— Откуда это письмо? — спросил Бойко. Беляк рассказал, что письмо принес Микуличу надзиратель тюрьмы. В тюрьму на днях доставили группу советских офицеров. Среди них и этот Андрей. Над ними ведется следствие.

— Постой, постой!… О чем говорится в последней радиограмме с Большой земли? — спросил Зарубин начальника штаба.

Рузметов напомнил. В последней радиограмме командование просило разузнать об участи двадцати девяти советских офицеров, попавших в руки врага после выполнения важного задания. На Большой земле были сведения о том, что эти офицеры находятся в городе.

— Не о них ли ты говоришь? — обратился Зарубин к Беляку.

— Вполне возможно.

— А надзиратель надежный человек?

— Если бы он был ненадежный, то мы не читали бы этого письма, — сказал Беляк. — Это старый знакомый Микулича. Устроился в тюрьму по нашему поручению.

— Ты поручи ему узнать поподробнее все, что касается этих заключенных, — попросил Зарубин.

— Я уже поручил. Через неделю будем знать обо всем. Только… Следствие-то, видно, к концу идет.

— Нельзя ли что-нибудь предпринять? — сказал Добрынин. — Ведь решается судьба наших людей. В таких случаях нам оставаться в стороне нельзя.

— А тюрьма большая? — спросил Зарубин.

— Нет, не особенно большая, — сказал Беляк.

— По-моему, один корпус, — добавил Толочко,

— Подумаем, — обещал Зарубин, — Может быть, найдем какой-нибудь способ.

Беляк отставил котелок и стал прощаться. Протягивая руку Зарубину, он спросил: