По ту сторону фронта

Грачев тяжело, со вздохом поднялся, едва не достав головой потолка землянки. Высокий, худой, узкоплечий, он стоял с опущенной головой. Лицо со впалыми небритыми щеками выглядело усталым. Что он может сказать? Он сказал уже все, когда ему дали слово в начале заседания. Что можно добавить? Еще до того, как Зарубин пришел к нему во взвод, он понял, что допустил большую ошибку, но было уже поздно, — авторитет командира в глазах подчиненных был потерян. Возможно, другой на его месте поступил бы иначе, созвал бы партизан и сказал честно, что ошибался, а теперь хочет исправить ошибку. А у него не хватило мужества так поступить. Ему стыдно было признаться в этом. И вот последствия…

— Я заслуживаю наказания, — проговорил наконец Грачев. — Растерялся я, сознаюсь… Оправдываться не думаю. Но хочу сказать правду… Мысль о том, что фашисты на наши удары будут отвечать расправой над мирными жителями, не мне первому пришла в голову. С этой мыслью пришли ко мне ребята — партизаны из деревни Корытово, где мы накрыли обоз. И я поддался их настроениям. А потом пошло все насмарку… Поручите мне любое дело, товарищи, я искуплю свою вину… даю слово… Твердо обещаю…

Грачев умолк. Все чувствовали, что ему тяжело. Но никто не выступил в его защиту. Каждый понимал, что ошибки бывают разные: за одни можно поругать, за другие надо наказывать строго, сурово, а ошибка Грачева была именно такая, которую нельзя прощать.

— Эх, Грачев! Грачев!… — произнес Пушкарев. — Подвел ты меня. Другим я знал тебя на заводе… Садись!

Пушкарев встал, отбросил в сторону кисет.

— За пятнадцать расстрелянных колхозников надо было уничтожить сотню врагов, две сотни… три! А ты? Ты решил сложить оружие? За это тебе спасибо советский народ не скажет. Ты понимаешь, что это значит? Садись же, — повторил он продолжавшему стоять Грачеву. — Советую тебе поучиться кое у кого, как служить родине. — Пушкарев кивнул в сторону Беляка, сидевшего на банке из-под бензина. — Ему в городе труднее, чем нам в лесу… Какие будут предложения?

Коммунисты переглядывались.

Старый партизан Макуха внес предложение объявить Грачеву строгий выговор, но оставить его командиром взвода. Он знает Грачева с малых лет. Грачев — потомственный рабочий, перед войной был выдвинут на профсоюзную работу. Брат Грачева — политработник Красной армии. Макуха уверен, что Грачев теперь будет вести себя по-иному.

Никто Макуху не поддержал.

— Старые заслуги здесь ни при чем, — сказал командир взвода Селифонов. — Рабочим Грачев был хорошим, а вот командиром оказался никудышным. Сейчас война. Советские люди кровь проливают, защищая родину, и о каждом из нас будут судить но сегодняшним делам. Я — за предложение Рузметова. Пусть Грачев покомандует отделением. Это тоже большое дело. Оправдает себя, тогда опять взвод получит.

На голосование поставили три предложения: Зарубина, Рузметова и дедушки Макухи. Прошло предложение Рузметова. Постановили объявить Грачеву выговор и назначить его командиром отделения во взвод Селифонова.

— Мне можно идти? — неуверенно спросил Грачев, когда вопрос был решен.

— Можно и посидеть, — ответил Пушкарев. — Набирайся ума-разума.

Потом Пушкарев объявил, что к командованию отдельным взводом Зарубин допустил помощника Грачева, Толочко.

— Утвердим его или пошлем другого? — спросил Пушкарев.

— Можно утвердить. Толочко боевой командир и строевые навыки имеет. Он в военизированной охране служил четыре года, — сказал комиссар Добрынин.

— Боевой-то боевой, слов нет, а поддался настроениям Грачева, — бросил реплику Макуха.

— В этом я повинен, товарищи, — заговорил Грачев. — Толочко долго со мной спорил. Старался переубедить меня… Даже наедине ругал меня, называл трусом… И потом Толочко знает военное дело. Его и бойцы любят. Он справится с работой.

Толочко утвердили командиром отдельного взвода.

После этого рассматривался вопрос о результатах трехмесячной боевой деятельности отряда. Докладывал капитан Зарубин.

— Времени прошло сравнительно немного, — начал Зарубин, — и я, как сейчас, помню тот день, когда меня впервые привезли в лес. Очень хорошо помню. Мне представили около трех десятков людей и сказали: вот твое войско. Надо сказать, в тот момент я пожалел, что дал согласие остаться в лесу. Я вырос в кадрах армии, в ее передовом отряде — пограничных войсках, и когда мне сказали, что люди, стоящие передо мной, войско, я даже не знал, о чем мне говорить с ними. Как-то стало не по себе. Думаю: с кем же буду фашистов бить? Сейчас мне самому смешно — как мог прийти в голову такой дурацкий вопрос, а тогда… тогда я серьезно задумался.

Капитан Зарубин, как всегда, говорил быстро, порывисто, стоя по-военному прямо. Короткими, скупыми штрихами он рисовал пройденный отрядом боевой путь, вспоминал успехи и неудачи, называл фамилии людей.