По ту сторону фронта

В конце продолжительной беседы заместитель бургомистра предложил Беляку должность разъездного фининспектора управы. Беляк согласился.

— Он задал мне еще такой вопрос: «Вы, кажется, беспартийный?» Я ответил утвердительно. «Почему?» — спрашивает. Я сказал, что всю жизнь держался подальше от политики, увлекался больше книгами, охотой, наболтал ему о своей любви к природе. Это ему понравилось.

— Ну, а потом, потом как? — выпалил Пушкарев.

— А потом? Потом все пошло как по нотам. Уже больше двух месяцев работаю под его началом в управе. Побывал в пяти сельсоветах, наметил кое-где надежных ребят. О финансовых делах докладываю лично Чернявскому, потому что деньгами-то он сам распоряжается, никому не доверяет. В общем, как принято говорить, сработались. Стали с ним такими «друзьями», — водой не разольешь. Приглашал меня даже на именины жены. Вот как!

Настроение у Беляка было бодрое, веселое, в темных глазах его светился задорный юношеский огонек.

— Молодец! Здорово! — Пушкарев рассмеялся и одобрительно хлопнул Беляка по плечу.

Беляк рассказал о своем знакомстве со стариком Микуличем, кладбищенским сторожем, который был тоже оставлен в городе для подпольной работы. Они встретились в один из воскресных дней. Это было удобно, потому что по воскресеньям на кладбище всегда бродил народ и появление Беляка не могло вызвать подозрений. Около небольшой сторожки добродушный лысый старик с рыжей бородой, одетый в заплатанную телогрейку, оттачивал каменным бруском лопату. Как было условлено, Беляк спросил его, в какой стороне кладбища можно отыскать могилу доктора Войнова. «Кого? Кого?» — переспросил сторож. Когда Беляк повторил пароль, старик, не торопясь, поднялся, поставил у стенки сторожки лопату, засунул под крышу брусок и направился к бочонку с дождевой водой. Прополоскав тщательно руки, он обтер их о штаны и пригласил гостя в сторожку.

— Вот так мы с ним и познакомились, — заключил Беляк.

— Микулич… — проговорил как бы про себя Зарубин. — Имя это или фамилия?

— Фамилия, — пояснил Беляк. — Звать его Демьяном Филипповичем.

— Какое впечатление он произвел на тебя? — спросил Добрынин.

— Надежный старик. Веселый, но на фашистов крепко зол. Мы с ним в первый же день кое-что наметили. Он город знает как свои пять пальцев. Все о тебе, Федор Власович, спрашивал: как ты, да что ты, жив ли, здоров ли. Старуха у него совсем глухая… Угостила нас яичницей и маринованными грибами. Микулич по случаю знакомства притащил откуда-то поллитровку настоящей московской… Он так долго за ней ходил, что я, грешным делом, подумал: уж не в храме ли господнем он хранил эту поллитровку? Ну, тут мы, конечно, и вас помянули.

— Хороший старик. Давненько я его знаю. Из одних мест мы, из-под Брянска, — улыбнулся Добрынин.

— Он все сокрушается, что умрет и детей после себя не оставит, — сказал Беляк.

— Это у него самое больное место, — пояснил Добрынин. — А по кладбищу водил тебя?

— Водил. Показал мне такие дыры и склепы, что в них роту солдат спрятать можно. Знатное кладбище. А я-то!… Сколько лет прожил в городе и ни разу не был там.

— Ну, а как с могилкой доктора Войнова? — пошутил Пушкарев.

— Обошлись без нее.

Беляк рассказал, что уже установил связь с Наташей — официанткой столовой на немецком аэродроме, с Ольгой — телефонисткой центральной станции, с Карецкой — медсестрой немецкого госпиталя, с учителем Крупиным, бывшим директором ресторана Баклановым, железнодорожным мастером Якимчуком.

— Тут листовки немецкие ваши ребята показывали, а у меня вещь поинтересней есть, — сказал он. — Вот послушайте, что немцы про нас пишут. — Он достал из кармана листок бумаги. — Это из берлинской газеты. Карецкая перевела. «Поведение нашего противника в бою не определяется никакими правилами. Советская система, создавшая стахановца, теперь создает красноармейца, который ожесточенно дерется даже в безвыходном положении… На том же исступлении построена советская промышленность, беспрестанно выпускающая невероятное количество вооружения. Русские сопротивляются, когда сопротивляться нет смысла». Вот как запели!

— Значит, начинают понимать, с кем имеют дело, — сказал Пушкарев.

— Выходит, так…

— Да… Но борьба только начинается. — Пушкарев встал из-за стола, подошел к двери землянки и крикнул дежурному, чтобы тот принес кипятку. — Они еще не так запоют, но поздно будет, — жестко сказал он, возвращаясь на место.

Появились котелки с кипятком, железные кружки, сухари. Началось чаепитие.

Беседа с Беляком затянулась допоздна. Встречаться часто не было возможности, поэтому пришлось за один раз обсудить многие вопросы.

Беляк поразил всех своей находчивостью, уверенностью, с которой он действовал, своими навыками подпольщика. Уже сказывалось его трехмесячное пребывание в стане врагов.

После ужина Добрынин, Костров и партизан Дымников пошли проводить Беляка. В лесу стояла непроницаемая тьма, вокруг было тихо, и только чуть-чуть шумел в листьях мелкий дождь.

— Экая темень! — передернул плечами Беляк. — Ну и глухомань! Тут сам черт ногу сломит.