По ту сторону фронта

— Из пяти человек: я, жена, две дочери и сестра жены.

— Что делают дочки?

— Одна, меньшая, в доме матери помогает, — жена-то болеет у меня, — а другая, старшая, как и до войны, работает в депо на станции.

— Семья знает, что вы связаны с партизанами?

— Знает.

— На военной службе были?

— Был. В империалистическую войну солдатом служил и чуть не сложил свои кости в Карпатах. Два раза был ранен, ноги и руки обморозил. В Гражданскую войну с начала и до конца сражался в рядах Красной армии, артиллеристом на бронепоезде.

— Вы хорошо подумали, прежде чем подали это заявление?

— Очень хорошо подумал, дорогие товарищи. Сожалею о том, что не подал его раньше.

Члены бюро попросили Якимчука рассказать об его участии в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

Он разгладил рукой обвислые усы, осторожно кашлянул в кулак, задумался немного, как бы что-то припоминая, а затем спокойно, неторопливо начал рассказ. Зимой сорок первого года Якимчук познакомился с машинистом Ибрагимом Рахматулиным, который должен был вести эшелон с советскими людьми, угоняемыми на каторгу в Германию. Якимчук убедил Рахматулина перейти на сторону партизан. Рахматулин привел состав к месту, где ждала засада, убил двух солдат, поставленных присматривать за ним, и перешел к партизанам.

Костров, слушая Якимчука, отчетливо и ярко вспомнил то холодное зимнее утро после долгого бурана, когда партизаны поджидали этот эшелон. Вспомнился штабель шпал, за которым сидели он и Зарубин, паровоз с одной зажженной фарой и выпрыгнувший из будки машинист. Рахматулин до сих пор состоял бойцом отряда, которым командовал Бойко. Глядя сейчас на спокойного, неторопливо рассказывающего о себе Якимчука, Костров думал:

«Ведь человек уже в том возрасте, когда ему полагается спокойно доживать положенный срок, не думать о рискованных делах. А этот человек продолжает бороться, ищет больших, опасных дел. Пятьдесят шесть лет! Полвека с лишним! Шутка сказать! Да только ли он один такой? А Микулич! А дед Макуха! А многие другие! Вот что значит беззаветно любить родину, страстно ненавидеть ее врагов!»

А Якимчук продолжал рассказ. С зимы сорок второго года он регулярно собирает сведения о проходящих через станцию воинских эшелонах и информирует Беляка. Пользуясь его информацией, партизаны пустили под откос шесть эшелонов с техникой, боеприпасами и горючим. В груженые составы, проходящие мимо его будки, он бросал зажигательные пакеты. В четырнадцати случаях на этих составах в пути следования возникли пожары. Якимчук собственноручно заминировал и подорвал поворотный круг в паровозном депо, который бездействует и до настоящего времени. На минах, им заложенных, подорвалась автодрезина и ехавшие на ней гитлеровские офицеры.

— Я думаю — довольно, — прервал Якимчука Беляк. — Я считаю, что патриот Якимчук достоин быть кандидатом в члены нашей партии. Вношу предложение принять его.

— Правильно, — поддержал Снежко. Никто не возражал. После голосования Беляк объявил Якимчуку, что он может считать себя кандидатом партии.

— Спасибо, товарищи, — взволнованно произнес Якимчук. — Я не опозорю имени коммуниста и сделаю все, что от меня потребуется.

Голос его звучал твердо, но волнение передалось всем.

Якимчука отпустили. Его проводил Микулич. Примерно через полчаса начали рассматривать заявление Наташи Горленко, работавшей официанткой немецкой офицерской столовой летчиков.

Наташа, маленькая, щупленькая девушка с тоненькими светлыми косичками, тщательно уложенными на голове, выглядела совсем молоденькой, ей можно было дать не больше семнадцати лет. Глядя на нее, трудно было предположить, что она активная, бесстрашная подпольщица, каждодневно ведущая работу, связанную с риском для жизни. Узенькие плечи, тонкие, как у подростка, руки. И лишь глаза — большие, серые, обведенные синеватой каемкой — смотрят решительно и сурово.

Она рассказала, что ей очень трудно мириться с необходимостью быть постоянно в кругу врагов, от рук которых погибли в начале войны ее отец и младший брат. Прежние друзья и знакомые, честные советские люди, при встрече не здороваются с ней. Им непонятно, что могло заставить Наташу остаться в городе, да еще пойти в услужение к оккупантам. Наташа болезненно переживает это, но понимает, что надо терпеть.

— Я сознаю, что выполняю долг перед родиной, — сказала взволнованно Наташа, — но согласитесь сами: очень больно, когда тебя считают предателем.

— Ничего не сделаешь, родная, — произнес Беляк. — На то мы и называемся большевиками, — все должны перенести, стерпеть, а борьбы не прекращать и цели достигнуть.

Наташа научилась говорить по-немецки и по заданию Беляка выведывала от гитлеровских летчиков все, что было возможно. Благодаря ее информации советская авиация уже дважды удачно бомбила городской аэродром, — взорвались штабели бомб, были подожжены цистерны с горючим.

Сейчас Наташа собирала сведения о поступивших на вооружение германской армии новых самолетах, о мощности их моторов, скорости, запасе горючего, предельной бомбовой нагрузке, вооружении.