По ту сторону фронта

— Немцев много?

— Душ двадцать будет.

— Сколько до шоссе?

— С километр, не больше…

— Веди! — приказал Толочко.

…Вражеские машины растянулись метров на пятьдесят. Большие, тупорылые, они резко выделялись на белом снежном фоне. Передняя, развернувшись поперек дороги, задерживала колонну. Она села на дифер и, завывая мотором, буксовала. Шофер прибавлял газ, раскачивал машину взад и вперед, а она только еще глубже уходила в рыхлый снег.

Вокруг передней машины копошились восемь солдат, они пытались столкнуть ее с места. Остальные грелись у разведенного костра.

Партизаны некоторое время наблюдали за врагом, приготавливаясь к нападению. Затем по сигналу Толочко в сторону костра и к передней машине одновременно полетели гранаты. Раздались взрывы. Партизаны приникли к снегу.

Костер разлетелся. Разбросанные взрывом в разные стороны головешки шипели в снегу. Буксовавшая машина перевернулась набок. Уцелевшие солдаты бросились бежать, но по ним начали бить из автоматов.

Из продуктов на машинах нашли только ящик с консервами. Весь остальной груз колонны составляли мины.

Убитых обыскали. Забрали документы и оружие. Из железных бидонов бензин вылили на кузова машин.

— Поджигай! — скомандовал Толочко.

Лес и дорога озарились огромными факелами. Партизаны быстро углублялись в лес. Пламя разгоралось все ярче и ярче. Когда группа отошла уже за километр от шоссе, раздался первый взрыв.

— Новогодний салют, — громко сказал Толочко и остановился.

Минуту спустя последовал второй взрыв, третий, четвертый…

— Теперь до утра рваться будут, — сказал Толочко. — Пошли…

А в это время отряд Веремчука лежал у железнодорожной насыпи, в снегу, в полусотне метров от разъезда.

Партизаны во главе с Добрыниным и Веремчуком прошли за день и часть ночи пятьдесят шесть километров по глубокому снегу. Веремчук отобрал наиболее выносливых бойцов, одел их в маскировочные халаты, захватил с собой шесть ручных пулеметов.

В пять часов ночи отряд вышел к перелеску, от которого до железной дороги было уже недалеко. Оставшееся до разъезда расстояние преодолевали ползком, по-пластунски.

Отряд должен был выполнить две задачи: взорвать железнодорожный мост, находящийся в полукилометре от разъезда, и уничтожить караульную команду, насчитывающую шестьдесят солдат.

Мост охранялся двумя часовыми, сменявшимися через каждые два часа. Команда жила в длинном бревенчатом бараке, единственном помещении на разъезде. Гарнизон здесь прижился крепко и не сменялся ни разу со времени прихода оккупантов. В зону охраны караульной команды входил перегон между двумя станциями протяжением в тридцать километров. Гитлеровцы выставляли на перегоне подвижные патрули, заминировали подходы к железнодорожному полотну, вырубили лес там, где он вплотную подходил к дороге, устраивали засады на тропах и выходах из леса и время от времени предпринимали «проческу» лесного массива. Они чувствовали себя здесь полными хозяевами.

— Чего это наши молчат? — озабоченно шепнул Веремчук лежавшему рядом с ним Охрименко.

Часть отряда во главе с Рузметовым ушла взрывать мост. Грохот взрыва был условным сигналом для нападения на барак. Все с нетерпением ожидали этого сигнала.

Между тем поднялся и быстро крепчал ветер. Стал падать почти незаметный мелкий снежок.

«Быть бурану, — подумал Веремчук. Его начинало уже беспокоить отсутствие сигнала. Он знал, что прежде чем подорвать мост, надо бесшумно снять часовых. — Что же могло помешать? Может быть, разведчики ошиблись и часовых у моста не два, а больше?»

К Веремчуку бесшумно, почти невидимый на снегу в белом маскировочном халате, подполз комиссар Добрынин. Он набрал пригоршню снега и потер им нос.

По перрону, скрипя огромными эрзац-валенками, укутанный в большой тулуп, прохаживался единственный бодрствующий солдат-часовой.

— Избаловали мы фашистов, — зашептал Добрынин. — Вот, доверились они одному человеку, спят себе и в ус не дуют.

Партизаны замерли в напряженном ожидании сигнала. Стволы пулеметов, винтовок, автоматов устремлены на барак, пальцы лежат на спусковых крючках.

Часовой подходит к висящему возле главных дверей барака буферу, снимает с его тарелки кусок железа и колотит: раз, два, три, четыре, пять, шесть.

Звон, подобный колокольному, торжественный и мерный, разносится по лесу.

Вьюга усиливается, и теперь уже слышен посвист гуляющего в лесу ветра. Снег падает все гуще.

И вдруг взрыв. Короткий, издали похожий на треск переломанного надвое дерева. Мгновенная пауза, и резкий голос Веремчука:

— С Новым годом, фашистские мерзавцы! Огонь!

Ливень огня обрушивается на барак.

— Заходи с флангов! — командует Веремчук. — Бросайте бутылки!

Партизаны охватывают разъезд полукольцом, подбираются вплотную к бараку и встают уже без опаски во весь рост. В окна летят бутылки с зажигательной смесью.

Кое-кто из солдат в нижнем белье выскакивает из окон, но тут же падает под пулями.

— Не выпускать ни одного! Гранаты в ход! Окружайте! — командует командир отряда.