— Пустите меня! — зло окрасилась я, вырывая руку. — Ненавижу!
— Знаю, — спокойно заявил Стоун, наблюдая за мной.
Вода реками неслась по крутому склону улицы. Заливалась в туфли. Я поскользнулась, теряя обувь, едва не рухнув в лужу. Миг, и я зависла над пенящимися потоками. Еще миг, и меня уже несли к машине на руках.
— Убери от меня руки! — завизжала я, вырываясь из объятий инквизиции.
Мою просьбу проигнорировали. Попыталась ударить — увернулся. Я не вещь! Почему все ведут себя так, будто я бездушная табуретка?
Так меня и донесли до машины. Мокрую и злую, шипящую как бешеная кошка. Я вырывалась и грозила инквизитору всякими пакостями, которые я ему устрою дома. А я устрою! Я слов на ветер не бросаю. Меня зашвырнули в салон авто, вскоре и инквизитор сел. Рядом за руль. Включил печку, закрыл окно.
— Вам нужно согреться, — деловито заявил Стоун, — вы успели промокнуть до нитки.
— Перестаньте делать вид, будто вам есть дело до меня! — прошипела я, запустив в инквизитора его пиджаком.
Мужчина поймал одежду, тут же отшвырнув ее на заднее сидение авто. Удары дождя по стеклу усилились, вода напрочь размыла вид за окном, погрузив салон авто в интимный полумрак. Мы со Стоуном замерли, сидя каждый на своем месте и играя в гляделки. На краткий миг мне показалось, что всегда человеческие зрачки метаморфа опять вытянулись, становясь кошачьими. Всего миг, и взгляд стал прежним. Мужчина отвернулся от меня, сжимая руль руками. Костяшки побелели, выдавая напряжение с которым боролся Стоун. Что он испытывал? Раздражение? Злость? Досаду?
— Мне искренне жаль, мисс, что все складывается именно так, — холодно произнес инквизитор. — Хоть вы и не поверите, но я не желал вам такой участи.
— Если скажете, что вам меня жаль, я в вас плюну, — зло оборвала я мужчину.
Стоун на мой выпад только улыбнулся. Наивный, я же не шучу. Пережитое унижение в кабинете главы инквизиции не давало мне покоя, и я отыгрывалась на том, кто был ближе всего для моего «ядометания».
— Не скажу, — вздохнул Стоун, — вы можете вызывать какие угодно чувства, но жалость — это не про вас. Жалость унижает. Да и не нужна она вам. Так ведь?
Я отвернулась к окну, сложив руки на груди. Я имею право молчать? Вот, у меня забастовка. Я же обещала быть рыбкой? Вот и подавись.
— Вы имеете право на гнев, мисс, — звучал голос инквизитора. — Но я вам обещаю. Даже клянусь, что приложу все усилия, чтобы вам дали нормально жить дальше.
— Ага! — хмыкнула я. — Мне не нужна ваша жалость, в это вы правы.
— А я и не жалею, — тихо отозвался инквизитор. — Вас невозможно жалеть, только восхищаться…и вы достойны лучшей жизни.
ГЛАВА 15
О снах, фантазиях и законах мира грез
— Вот так, бульон согревает лучше всего, — бормотал Зори, кутая меня в колючий плед.
Когда гоблин увидел меня, босую и растрепанную, с ним чуть инфаркт не приключился. Я гордо вошла в гостиную, игнорируя попытки Стоуна завернуть меня в пиджак. Специально громко шлепала и пыталась оставить после себя как можно больше мокрых следов на дорогущем паркете. Теперь вот Зори носился по комнате, закрывая окна, и требовал разжечь камин. А я сидела на кровати, с носом завернувшись в плед и с чашкой горячего бульона в руке.
— Зачем под дождь? — причитал гоблин, — можно же заболеть. Мисс, кто вас обидел?
С этими словами Зори снова подошел к моей постели. Такой нескладный и ушастый, с огромной зубастой пастью и когтистыми ручками. Какой же он страшненький. Какой же он у меня родной. Только ему и есть до меня дело.
— Никто, — сдавленно откликнулась я, — никто меня не обидел. Просто устала.
И принялась давиться бульоном, обжигая язык. Зори вздохнул и забрался на кровать. Теперь он сидел рядом, болтая босыми ногами в воздухе. А потом молча положил мне на ладонь свою руку, в знак молчаливой поддержки. Ни лишнего слова, ни жеста. Но как много в этом было. Я икнула, а потом обняла гоблина, прижимая к себе свободной рукой.
— Спасибо тебе, ушастый ты мой, — шепнула я малышу, — и как я жила без тебя раньше?
— Впроголодь, — веско заявил гоблин и подоткнул мне одеяло, — один кофе и крекеры.
Я сдавленно рассмеялась. Да, в те далекие дни моей диете никто палки в колеса не ставил. Я жила как хотела. В полной свободе. Тогда я просто не хотела называть свободу ее родным именем — одиночество.
С Зогром я познакомилась во время похода на рынок за кабачками. Я как раз осваивала очередную диету, и мой организм уже почти втянулся в полуголодный образ жизни и страстно жаждал кабачков. Шатаясь от голода и шаря жадным взглядом по витринам кондитерских лавок, я держала курс на рынок. До него я так и не дошла. В одной из грязных подворотен происходило нечто невообразимое. Один маленький и тощий гоблин сражался с дворовыми псами за банку с тушенкой. Даже не за банку и ее содержимое, а за сомнительное удовольствие вылизать остатки из раскрытой жестянки.