По ту сторону грусти (СИ)

- Очень даже понимаю! - повысила голос Влада. - Но вот ты вмешаешься в судьбу одного человека, а вместе с ней изменятся миллионы. Если б Андропов ещё несколько лет был у власти, то мы б ещё и теперь, может, при Союзе жили. Не было б ни Черненко, ни, наверное, Горбачёва. Система бы могла выправиться и функционировать. Ну, как в Китае сейчас.

- Подожди...

- Да тут дело ясное, - припечатала Влада, - получается так, что ты хочешь вылечить... Советский Союз.

- Нет! - отчаянно вскричала Алеся, и тут прикусила губу.

- Ну подумай, а разве не так?

У неё всё оборвалось внутри. Она круглая дура. За деревьями не увидела леса, а за человеком - государства.

- Так значит, всё было зря? - тихо произнесла она. Она кивнула на золотисто мерцающий кувшин: - Вот над этим я билась полторы недели. И вовсе не потому, что хочу реанимировать государство, с которым носятся как с писаной торбой всякие дурни - искатели золотого века. Мне просто хотелось, чтобы для моего любимого человека жизнь не превратилась в кошмар и агонию длительностью в несколько лет. Уже - два года с небольшим, вернее.

Ещё одна вещь поразила её и теперь терзала неустанно: словно в виде компенсации за подаренный момент (так бездарно и неприятно истраченный), Время ускорилось, и теперь для него перерывы между встречами стали больше, а для неё наблюдаемые перемены и душевная боль - резче.

Время не ждёт. А иногда ещё и злобно шутит.

- Слушай, я понимаю, что ты действовала из лучших побуждений, но...

- А ты не можешь совсем без "но"? Может, это всё-таки не будет вмешательством? Ну, или не таким фатальным?

Влада молча покачала головой.

- А если... ну, как временный эффект?

- Разумеется. Тогда ты успешно продлишь пытку. И ещё... - Влада вздохнула. - Да, я в этой всей истории выгляжу как надзиратель, но у меня не было такой цели, и, пожалуйста, не воспринимай так, что я тебя будто бы "добиваю" - но, Алеся, есть ведь и другой момент, а дело серьёзное. Понимаешь ли, ты ведь всё-таки не Целитель, а Инквизитор...

Алеся молча взяла кувшин и опрокинула его содержимое в раковину, только стукнули о нержавейку чёрные камни. И в отверстии слива исчезало не только драгоценное зелье, шедевр профессии, но и её надежды.

Глава двадцатая

Кто виноват

Он велел водителю припарковаться чуть поодаль, не у самого подъезда - сделал плавный указующий жест. А мог бы и не делать, не первый раз сюда ездит. Трогательная бессмысленная деликатность: не "светить" своим внушительным "мерседесом". Хотя кто тут коситься будет? - район своеобразный, где работает благородный принцип: всем всё равно. Вон под заплаканной берёзой чья-то вишнёвая "феррари" распласталась зверем, а вон во двор пробирается старенький, но лелеемый "нёман". И сразу видно, где парвеню, а где наследники.

Интересно, а она к какой категории относится? Говорит о себе весьма скупо. Вернее, не так: разговорчива, иногда даже велеречива. Но кроме культурных и гастрономических пристрастий, он знает о ней самую малость. "В любом случае, хорошо устроилась", - мельком подумал он, входя в подъезд старинного дома.

Хотя почему б и нет? Наверное, заслужила. Ему не стали бы рекомендовать всякую шушеру. Она произвела на него впечатление с самого начала (а какая была квартира, даже не запомнилось). Дверь была не заперта. Она встречала его и не сидя за столом, и не на пороге, а шагах примерно в четырёх от двери: скульптурно застыв и сложив опущенные пальцы шпилем, как священник. Поздоровалась учтиво, но с отстранённой прохладой.

- Проходите, пожалуйста.

Для человека своей профессии она выглядела очень неожиданно: тёмный деловой костюм, фильмановская оправа на строгом лице и - боже ты мой - орденская планочка. Усмехнулся про себя от удивления: "Ну прям генеральный секретарь какой-то" - хотя в Лиге Наций типаж у людей, в том числе у лидеров, другой, более открытый. Здесь же была девушка интеллигентно-авторитарного стиля, в то же время какая-то байроническая, с гибкой рапирной худобой и интересной бледностью. В эту бледность примешивалась капля охры, напоминая о портретах Бонапарта. Наверное, загар был золотистым, но весь не сошёл, хотя, вообще-то, сложно представить её на пляже, такие обычно избегают жарких курортов. Её лицо казалось усталым и энергичным одновременно. Так бывает у людей, до поздней ночи пишущих научные работы и доклады.

- Здравствуйте, Михаил Семёнович! - улыбнулась она.

Да, теперь и открывала, и встречала, и угощала удивительным чаем после выполнения работы. А в первый раз слегка покоробила своей нейтральной вежливостью: никакого заискивания - вроде и хорошо, а вроде и задело. Но она тогда действительно не знала, кто такой прокурор Казакевич.

Фамилию слышала, а как он выглядит, чёрт его знает. А выглядел-то ничего, вполне в её вкусе: крупный, седовласый, с породистым лицом. "В духе Мигеля Серрано, - определила она. - Аристократизм, карьеризм, мистицизм. Шикарное сочетание".

Её неведение сначала по инерции возмутило его, а потом показалось каким-то высшим, с оттенком надмирности.