По ту сторону грусти (СИ)

Она ненавидела разговаривать по телефону. Особенно когда кто-то выступал с инициативой и желал пообщаться с ней в тот момент, когда у неё самой настроения не наблюдалось - а так случалось почти всегда. Положение усугублялось тем, что с этого номера за прошедшие дни накопился двадцать один пропущенный.

Вообще-то, так себя не ведут с высокопоставленным лицом - да и с любым, если есть у человека хотя бы толика вежливости. Алеся холодно констатировала, что у неё не только сочувствия, но и обычной учтивости не осталось. И от её коротких реплик веяло морозцем.

"Забавно, действительно забавно!" - думала она со злобненьким равнодушным удовольствием, выслушивая упрёки прокурора Казакевича. Хорошо, что собралась заранее до начала мессы, а если и опоздает, ничего страшного: такой шанс узнать о себе много нового нечасто выпадает.

"Я давно подметил в нашем общении одну особенность..." - начало уже не настраивало на добрый лад.

Да-да, есть главная сторона, а есть подчинённая, есть бездушная самовлюблённая красотка, гораздая морочить голову, а есть искренний, и совсем не легкомысленный, а зрелый человек, готовый предложить ей - хорошо, не семью, но тёплую и нежную дружбу. Но для неё он не более чем шикарный аксессуар - и правда, если она знается даже с министром иностранных дел, а от кавалеров (неважно, какого пошиба) нет отбоя - с чего бы ей дорожить хорошим человеческим отношением? С чего бы ей сопереживать, интересоваться - хотя его интерес и комплименты можно (и нужно, да-да) принимать как должное. Она ленится даже на печатные знаки - пишет ему скупо и чисто для приличия.

Ей довелось услышать много вариаций на эту тему. Она растянулась на диване, неприлично закинув одну ногу на спинку, а телефон поставила на громкую связь и пристроила у подушки. Попутно беззвучно хихикала, потому что переводила адресованные ей слова с языка ядовито-светского на влюблённо-переживательный и не могла сдержаться. Ну надо же, свезло так свезло. В неё втюрился важнецкий персонаж. Очень вовремя, да.

Неторопливый, но густой словесный поток иссяк. Наступила пауза, тревожная и средитая.

- Алё! Алё?! Да вы меня слушаете вообще?

- Я вас слышу, - медленно выговорила Алеся.

Ещё четыре секунды. Вздох.

- Алеся, мне, конечно, хотелось бы, чтоб я оказался неправ. Просто у вас и так очень своеобразная манера держаться...

Он нащупывал удачное определение и произнёс что-то об авторитарности и своенравии. Алеся снова фыркнула. Класс. Можно засчитать за комплимент.

- А последнее время вы и вовсе переменились. Но я повторяю, я б хотел ошибаться. Может, у вас какие-то неприятности?

Слава те, Господи. Дошло. Извини, но свой шанс ты профукал, когда сыпал обвинениями. Из роли не вышел, наверное.

Алеся поднесла телефон к уху и ледяным тоном отчеканила:

- Михаил Семёнович, я бы хотела и дальше сохранять с вами нормальные отношения. Прежде всего, рабочие. Но сейчас у меня нет ни времени, ни сил для того, чтобы тратить их на вас. Прошу меня извинить.

Ничего не слушая, она положила трубку и отключила телефон.

Как влюбился, так и разлюбит. И как он вообще смеет лезть ей под руку, когда её сердце и мысли заняты другим, несравнимым по значению?

Алеся поднялась и, чуть огладив китель перед зеркалом, вышла, резко щёлкнув замком.

Радоваться или нет? Был период вдохновенного увлечения, был период разочарования, был период равнодушия с нотками вины и ностальгии. Но сейчас только в храме она и могла находиться, только туда и стремилась.

Как-то на литературном вечере выступал один поэт. Его стихи раскачивали шаманским ритмом, а бессодержательной философичностью напоминали мантру. Запала в память одна строчка: "Начало и есть конец". Она долго валялась на задворках, а сейчас её услужливо подсунуло подсознание. И Стамбровская переходила дорогу к костёлу Имени Пресвятой Девы Марии, беззвучно шевеля губами: "Начало и есть конец".

Может, суеверие, но одета она была так же. Так, как в первый раз, когда выясняла для себя главный вопрос - и решила его окончательно, только Влада ведь об этом не знала, боже, и не стоило на неё так ополчаться, она просто не тверда, не тверда... Но какой прок от этой "твёрдости", в том ли дело? - есть страшное противоречье, и даже болезнь не стёрла его из памяти. Наоборот, в горячке преследовали образы: кошмар приобретал уродливо обнажённые формы.

На мессу Алеся всё равно опоздала.