По ту сторону грусти (СИ)

Партийная работа с чуточку поистёршимся глянцем показалась захватывающей игрой. Работала Алеся с утра до вечера, питаясь святым духом.

И хватило этого ровно на день.

Назавтра утром Алеся ощутила слабость. Температуры не было - был только лёгкий намёк на неё, как ветер из туннеля при приближении далёкого ещё поезда метро. Подумаешь, решила она, и пошла на работу как ни в чём ни бывало. Свежий утренний воздух рассеял тень недомогания и настороженности. Ну, а то, что почка ноет, так надо было выходить из дому вовремя и не бежать сломя голову за автобусом.

- Мишка, а где письмо из Министерства? - спросила Алеся. - Тебе уже копию дали?

Нет, окно она зря открывала, продуло. Мышцы ломит - ой, как нехорошо... с обеда отпросится и засадит зелья. Вот.

- Нет пока, - наморщил лоб коллега, - а вроде должно всё до нас дойти... Ты у Черненко спроси, она всю кухню сечёт!

О, а вот и она в соседнем кабинете, витает над столами маковый венок в тон узору на блузке. Алеся высунулась и позвала:

- Галя!

И тут же пошатнулась - а может, шатнулся кабинет перед глазами. Её охватил ужас: Алеся ощутила, что срывается в штопор. Вот только как оттуда выйти, если по очереди... нет, почти одновременно отказывают все приборы?! Стрелки бешено скачут, стук, колотнеча в ушах... перегрузка, перегрузка... отказал правый двигатель... мы падаем... прямо на ковёр, роняя бумаги, и в последний момент из тела успевает катапультироваться сознание.

Глава восемнадцатая

Тёмный омут

Из бесплотных фрагментов творожного цвета собирался потолок. Из таких же фрагментов, обретая плотность, постепенно собиралось тело. Первыми, наверное, глаза и веки. Она ещё не дышала, но уже смотрела. Помнила только выстрел и разрушение, фатальный урон. А потом с меланхолической досадой сообразила, что уже не на полу среди бумажек, а в приёмной заведующего международным отделом Семашко на "крокодильном" зелёном диване.

Ну, значит, влипла. И точно, тут же послышался ропот голосов, пляшущие звуки, на лету кладущиеся в слова; затем вообще случилось малоприятное: откуда-то сбоку вынырнули двое в белых халатах и тоже что-то сказали и собрались куда-то её нести. А Алеся мрачно посмотрела (удивительно, как размыто она видела окружающих и как чётко, литературно осознавала собственные переживания и то, как это смотрится). Она хмуро заявила:

- Я не собираюсь никуда идти.

Женщина с тенью раздражения чуть сдвинула брови:

- Идти вам не придётся!

Алеся привела своё тело в движение, как машину: на шарнирах, с паром, лязгом провернулись руки, плечи, вот она оперлась на локти, назло и упрямо села, тщательно спустила ноги на ковёр (и всё равно неприлично задралась юбка).

- Я в порядке.

Точка.

И тут высунулась Галя, как скворец из дырки:

- Леся, тебе нормально?

О да.

- Да, товарищ Черненко, мне нормально, - отрезала она. - Дай Бог вам так.

Галя отшатнулась, сверкнув ручьевыми сарматскими глазами: вспомнила свои зимние приступы и задыхания.

Но Алесе было наплевать. В таком состоянии она может себе позволить - и правду-матку, и лёгкое хамство, что угодно. Извиняться потом будет (хотя, конечно, надо).

Мёртвая зона сузилась до нормальных пределов, высветились фигуры сослуживцев. После слабого сопротивления Алесю всё равно забрали в больницу. Галя Черненко уверяла потом, что она не приходила в сознание одиннадцать минут. Забавно, всё-таки очень южные у неё преувеличения и очень гоголевское обращение с числительными: она тоже оперировала не привычными отрезками в пять или десять, нет, непременно семь, или четыре с половиной, а тут вот - одиннадцать. И ещё так называлась одна книга, очень попсовая, хоть неплохо написанная. Алесе её подсунули в общаге Могилёвского лицея на сборах, только чтоб не видеть, как она жадно вгрызается в "Тихий Дон", взятый у бабушки на полке. И она её проглотила если не за одиннадцать минут - ну полноте, до Андропова ей далеко - то за часок примерно. А потом снова погрузилась в тёмные омуты казачьих судеб. А девчонки на неё пялились: "Гляньте, гляньте, как у неё глаза бегают! Капец, как с такой скоростью читать можно?!". Мда, чего только не вспомнишь, пока едешь на неотложке в странном, неестественно бодром состоянии - в то место, с которым ну ничего общего не имел и не хочешь, ей-богу, это какая-то ошибка...

- Ошибки - это раздолбайство ваше! - ворчала курносая сорокалетняя санитарка, а её молчаливый напарник время от времени кивал. - На своё здоровье всем начхать, хоть криком кричи! Особенно планктон да партейцы всякие! Думают, если они не в шахте вкалывают, так можно ни на что внимания не обращать...

Ну да, ну да. Алеся покорно вздыхала. И всё равно здесь какая-то неправильность. Да, человеческое тело слабо и уязвимо, но её эта чаша миновала. Она ещё в младших классах слушала сказания сверстников о больницах и всяких "ужасах" - и удивлялась неприкрытой гордости рассказчиков. Нашли чем хвастаться, что тут хорошего?!