По ту сторону грусти (СИ)

И все её действия служили лишь обузданию нервозности и собиранию сил.

Её только раз в жизни вот так несло, лихорадило и "подкидывало" - когда в Минске с ней играл в кошки-мышки Сальвадор Альенде. Правда, генерал тогда быстро пресёк эти заигрывания. А когда к ней в душу пытался влезть Вышинский, она уже сама смогла закрыться от вторжения. Однако на "опыт" рассчитывать не стоит: во-первых, он мал, во-вторых, от такого не застрахованы даже матёрые специалисты. А подобные воздействия всегда непредсказуемы. И потенциально опасны. Никогда не знаешь, чем окончатся контакты с духами, особенно непроверенными.

Остаётся надеяться лишь на то, что она Инквизитор. Конечно, Шпренгер и Инститорис формулировали свои мысли несколько наивно по современным меркам, но министр подтвердил ей, что у Инквизиторов иммунитет повыше - к ним чаще всего действительно "грязь не липнет". Ну ещё бы. Инквизитор по одной своей природе сам кого хочешь напугает, да так, что мало не покажется. Хотя авторы имели в виду обычных людей. А к спецам у них было, мягко говоря, другое отношение. Ну да ладно, не в этом суть.

Алеся вспомнила, как её покоробило старинное слово "некромантия". Оно явно дышало дьявольщиной. Её отношения, настолько привычные, что друзья при встрече интересовались, как дела у генерала, неужели они тоже подпадают под богомерзкое определение? Если вспомнить классиков, раз уж о них заходит речь... Она действительно волновалась больше, чем когда-либо, и грустила, и радовалась, и ласкалась, и с большой охотой радостно предавалась страсти. То есть, вообще говоря, определённым образом грешила. Но вот уж где Стамбровской было реально начхать. Она допускала и принимала этот "грех" без зазрения совести, легко и радостно - ведь что бы иначе расцветило её существование? Потому что среди людей она была... нет, даже не сдержанна. Просто-напросто холодна - холодна, горделива и свободна. Само по себе это здорово и необычно, но иногда тоже мучительно.

Вспоминалась ещё одна примета демонов: они спекулируют Силой в обмен на служение. Генерал наметил траекторию её жизни лет этак на восемь вперёд. Если не больше: два перевода и две монографии - материалы для одной из них она собирает прямо сейчас да ещё собирается сделать её темой диссертации. Чем не служение? Всё выглядело в духе "обоюдного согласия", инициатива принадлежала ей (в чём после слов министра можно усомниться). Но если дон Аугусто и соблазнил, то уж точно никогда не заставлял. Даже сам её журил и успокаивал, когда она уж слишком убивалась, что не идёт очередная статья. Нет, разумеется, он не пытался её подчинить.

А пытаются ли сейчас? Всё очень странно и туманно, это-то и тревожит, тем более что всю эту массу мыслей, переживаний и слов Алеся нагородила сама, без особой помощи. И тут спина у неё натянулась стрункой, а брови закаменели в мучительном напряжении: размышления о некромантии были совсем некстати, подумалось ей. Ведь если совершаются перемещения во времени, наяву или во сне, то и дело-то она имеет с живым, реальным человеком. В реальном времени.

Она резко нажала на "стоп". Мелодия оборвалась. Размокший кусочек печенья не лез в горло. Алеся заставила себя проглотить его и встала из-за стола.

И тут же устыдилась: интересно, а почему это она так разволновалась? Ведь вроде ж было, было, всё у неё было, сколько раз можно повторять! И чем это Ю.В. её так запугал? Когда они беседовали на служебной квартире, она, наоборот, вела себя довольно дерзко: как человек, осознающий своё превосходство, реальное или мнимое. А теперь трепещет из-за того, что это - "тот самый"... Но, во-первых, что это меняет? А во-вторых, она раньше над таким и не задумывалась. Она вообще что-то слишком много рефлексирует. Достоевщина, да и только. А понятнее ничего не становится.

Алеся оглянулась, словно ища помощи у квартирки: говорят, дома и стены помогают. Хотя дом это был относительный. На службе жилья не выделили, а нынешнюю студию сдала ей дизайнерша, на два года укатившая в Финляндию, причём сдала за символическую плату, учитывая месторасположение. Ей было жалко думать, что когда-то придётся покинуть это гнёздышко под крышей. У них с хозяйкой даже вкусы были похожие - Алесины вещички прекрасно вписывались в интерьер.

Она подошла к небольшому узкому буфету в углу комнаты. В зеркальном гроте красовался изящный графин в окружении стайки рюмок. Алеся достала его, поставила на книжную полку, извлекла из буфета фляжку с оленем Святого Губерта, и принялась аккуратно переливать туда содержимое графина. Закрутила пробку, отнесла фляжку на тумбочку у кровати, затем поколебалась пару секунд, вздохнула, налила себе полрюмки и выпила со словами: "Во имя Отца, и Сына и Святого Духа, аминь". В графине была святая вода.

Алесино состояние можно было охарактеризовать двумя словами: "душевный раздрай".