По ту сторону грусти (СИ)

Она задумалась: тщательно и скорбно, как человек, склонный к многословию и пытающийся урезать свой рассказ максимально безболезненно. Хотя ведь всё равно по живому, что уж тут врать.

- Я имела предубеждение. И почти что не хотела ехать.

- Почему?

- Знаешь, Вильнюс у нас считался прибежищем...

Она хотела сказать "хипстеров". Вместо этого произнесла:

- ...претенциозных, довольно бессодержательных, напоказ диссидентствующих бонвиванов. Фух. Как-то так.

- А-а, - понимающе протянул Юрий Владимирович.

- Знаешь, у нас это считалось максимально доступной Европой.

...А разве в СССР не было так же? Стоп. А разве Беларусь - не нарядная моделька Советского Союза?

- И вот странно, вроде я и сама к ним принадлежала, но вроде чуждалась. Никогда не была членом тусовки. Салона. Компании. Может, поэтому? Плюс ещё предубеждение, в итоге - "этот Вильнюс". Но той зимой мне очень хотелось вырваться, понимаешь, я ошалела от этой работы на производстве, я ненавидела весь мир, свою жизнь, я мечтала сбежать - и, хотя жалела денег, пустилась наутёк... Это было ещё до эмиграции, кстати.

Он может и не понимать. Скорее всего, - нет. Посмотри правде в глаза, Леся, вы люди разных поколений, более того, эпох, ему смешны твои экзистенциальные интеллигентские заморочки, для человека, воевавшего в Карелии, твои комплексы - шелуха, достойная презрения...

Но он почему-то слушал, и саркастически не переспрашивал.

- Казались волшебными даже обшарпанные желтоватые дома возле ж/д, когда подъезжали, даже дровяные сараи. И ещё какой-то мужик, который тащил груду хвороста на санках - сцена практически из книги сказок, так мне почему-то показалось. И ещё холмы. Знаешь, моя родина совсем плоская, ровная, как блин, из примечательного только леса и болота. Многие этнографы говорят, что потому у нас и характер такой, вялый и печальный.

- Ну, я бы не сказал, что ты такая.

- Просто я психованная и вечно возмущаюсь, и периодически подымаю бунт на корабле. Так-то мы просто тихие и забитые. Просто такую породу, как моя, давно уже вывели... Ну да ладно, о чём это я? Раньше я уже путешествовала в одиночку, но в этот раз у меня было какое-то особенно сильное - предвкушение, что ли? И ощущение свободного плавания. Что-то должно было решиться.

Алеся глубоко вдохнула и взъерошила густое облачко своих тонких волос. Она часто так делала, когда её переполняли мысли.

- Решилось? - тактично переспросил Юрий Владимирович.

- Тогда мне казалось, что да - а теперь я в этом уверена. Вокзал тут рядом, такой маленький, провинциально-игрушечный. И прямо с него я нырнула в легендарный центр, сначала по улице Соду, иначе, Садовой...

Она на миг замолчала и задумалась. Кадры старой хроники мелькали перед глазами: да, действительно старой - хотя тут же накрывало чувство, что поездка состоялась месяц назад - ну, ладно уж, "этой зимой". Может, от хорошей памяти - это чувство падения, возникающее у человека при осознании, как бежит время, а он стареет? Так ярки воспоминания, а оказалось, много воды утекло с тех пор. Тогда и переживаешь потрясение: "Да как же так?" Алеся снова выпала в ветреный белый день седьмого января. Она раньше бывала в Европе, и в Италии, и в Германии, кусочек Франции успела прихватить, в их мире типичная маленькая буржуазка, но Вильнюс как-то особенно отзывался в сердце. А вот некоторые её знакомые, впервые очутившиеся в Прибалтике за годы житья безвыездно - испытывали стресс. Ей было больно за них - и за державу обидно.

- В отель я не поехала, вещи оставила в камере хранения. Может, поэтому меня охватила какая-то бесприютность. А знаешь, вся моя поездка была такая. Одна и никому, слава Богу, не нужная, да в незнакомом городе, какая благодать! У меня ещё был маленький одноместный номер - в мансарде, представляешь? Как у настоящего, хрестоматийного художника. А за окном белые крыши и ажурные ветви. И костёл Святой Анны был тогда густо-тёмный на фоне белого снега, и ветви ещё эти - всё как на картине Брейгеля...

- Наверное, красиво было, вот бы и мне на это взглянуть... О, да ведь у тебя, наверное, есть фото!

- Есть! А с фотографиями вышла целая эпопея. Мороз же был дикий, минус двадцать или того больше, но фоткала я всё равно самоотверженно, как на поле боя - как у меня тогда руки не отвалились, сама не знаю! В перчатках-то невозможно. А запечатлеть хотелось всё, ты же сам видишь, тут на каждом углу чудеса. Вот я и бродила, как неприкаянная, иногда только в магазинчики забивалась погреться. А ещё тут невозможно заблудиться: если знаешь приблизительную диспозицию, всё равно выйдешь, куда надо. Ну, или хотя бы к центру, к Кафедральной площади и башне Гедимина. В собор я заходила, а вот на башню не поднималась. Представляешь, вот вообще не хотелось.

- А мне хочется.

Алеся воззрилась на Андропова с изумлением. На лице её сменилось несколько оттенков эмоций, и наконец она произнесла с убийственно-дипломатичной формулировкой:

- Ты уверен?

Юрий Владимирович с некоторым раздражением, даже слегка покраснев, отчеканил:

- Более, чем.

Алеся снова вздохнула и пожала плечами, и только и ответила: