По ту сторону костра

Сбоку орал что-то Акимыч. Чего — не разобрать, да и разбирать не хотелось, ни к чему. Ори не ори, рычаги в руках у него, Александра Александровича Попова, и нечего — поздно! — лезть с советами и пожеланиями…

Проходили мгновение за мгновением, но бульдозер не опрокидывался в обрыв, только все больше и больше нависал над ним. Заскребла по камню правая гусеница. Вершинки подвинулись вправо. Он повторил проведенный ранее маневр, только теперь наоборот, потянув левый рычаг. Ели, словно стрелки прибора, заняли прежнее положение, которое свидетельствовало, что обе гусеницы одинаково вылезли над ровной в этом месте кромкой.

Покосившись в открытую дверцу, увидел сбоку пропасть. Заерзал на сиденье. И будто именно от этого его движения бульдозер начал опрокидываться в обрыв. Сашка заметил это тоже сначала по елям — неожиданно появился еще один венец ветвей. Потом крен стал увеличиваться быстрее и быстрее.

Руки Сашки непроизвольно напряглись, и ему пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы сдержать инстинктивный рывок и не бросить машину прочь от обрыва. Надо было продолжать двигаться.

«Не останавливай! — кричал себе Сашка. — Не останавливай машину! Не стопори!»

Крен перешел в падение. Перед взором Попова промелькнули стволы елей… тайга на противоположном берегу… заснеженная полоса реки вдали… долина, поросшая высоким лесом… пятна кустарников… Все это тотчас скрылось за верхним краем кабины. Перед ним была изъязвленная глубокими следами снежная осыпь.

Удар был не силен. Его смягчил трос с принайтовленными к нему стволами. Шлепнувшись на гусеницы, машина по инерции проскользила траками, стягивая наст. Баком с горючим бульдозер срезал половину сугроба. Снег волной поднялся почти до заднего оконца. Бульдозер продолжал то ли ползти, то ли скользить.

Сашка чуть убрал газ. Движение вроде бы замедлилось. Покосился в распахнутую дверцу — сугроб был вровень с верхними траками.

Остановка…

Что случилось? Глянул поверх отвала. Ель «ежом» застряла на склоне!

Вытер мокрые ладони о колени, потом снова взял рукоятку на себя.

Траки сцарапывали снег, и бульдозер заметно погрузился в снег.

Тогда Сашка дал полный газ. Машина рванулась, сорвала ель с обрыва, проскользнула вниз метров на десять и, уже не задерживаясь, быстро, вспахивая сугробы, устремилась в долину.

Сашка ликовал.

Он вдруг понял, что напряжение ежедневных занятий на полигоне, мытарства маневров, гонки по безводной степи, броски через таежные болота — все, представлявшееся в армии едва не выдумками лично капитана Чекрыгина, «служаки и безжалостного человека», по сути дела, было воспитанием в них, солдатах, мастерства, воли, упорства в достижении цели. И теперь, когда служба в армии позади, мастерство, воля и упорство очень пригодились. Без этого — без того, что вложено в них капитаном Чекрыгиным и другими командирами, — оказался бы невозможным прыжок на бульдозере. Без армейской выучки они, пожалуй, только зубы поломали бы на таежной романтике, не сделав ничего путного.

Увлекшись подвернувшейся мыслью, Сашка был уже не способен разобраться объективно в происшедшем. Он попросту снял со счета сделанное ребятами на разведке склона. Проваливаясь по пояс в снег, они прочесали каждый метр кручи, отыскивая скалистые обломки, вагами отваливали их в сторону или сбрасывали вниз, чтобы расчистить дорогу бульдозеру. Ведь разворот на склоне, да еще с креном, если машина наскочит гусеницей на камень, грозил почти неминуемой бедой. Потом лесорубы валили ели, чтоб принайтовить их, как сказал морячок, к страховочному тросу. Трактористы трелевали «якоря» наверх, Жихарев во время расчистки пути командовал с кромки. Бригадир умел так организовать дело, что работа выполнялась и быстро, и с наименьшей затратой сил, — это стоило не одной пары рабочих рук…

Однако теперь, глядя из долины на крутой склон, который он преодолел, Сашка искренне думал, что заслуга в осуществлении замысла Лазарева принадлежит ему, лишь ему. Если бы кто-либо попытался спорить с Сашкой, он посчитал бы того злым завистником. Но с Поповым никто и не думал пререкаться. Зачем? Яснее ясного: каждый делал свое, как мог и умел. Один Александр Попов не сделал бы ничего, сколько бы ни старался.

Едва бульдозеры, страховавшие Сашку, дошли до края обрыва и все увидели, что рискованный эксперимент удался как нельзя лучше, рабочие попрыгали с кручи, покатились по сугробам, добежав до Сашки, подхватили его на руки и стали качать.

Александр принял восторг товарищей как должное. И когда, устав, ребята поставили его на ноги, произнес:

— Теперь чепуха осталась, — он кивнул на кустарник и лес в долине, через который надо еще было проложить просеку.

Жихарев хотел возразить, но лишь рукой махнул, расценив Сашкины слова как восторженное удивление перед тем, что они совершили.

Промолчал и скатившийся по склону вместе с костылем Лазарев. Впрочем, Трофим, может быть, и не смолчал бы, да тут Аким сказал такое, что не до Сашкиных заскоков стало.