По ту сторону Нила

Приглушенные удары бубна и тихий звон колокольчиков под ритмичные хлопки и монотонное горловое пение корчащейся на ковре женщины мутили сознание. Дело довершили несколько рюмок арака, кальян и витавшие в воздухе ароматы амбры, мускуса, корицы и сандала. Не сводя глаз с танцовщицы, Лен опустился на вышитые подушки. Ее бедра вращались в такт музыке, а когда она ими встряхивала, по натянутым мышцам живота пробегала дрожь. Тогда чуть слышно звенело обернутое вокруг ее талии монисто, вздрагивали груди в вырезе короткого лифа, а за прозрачным покрывалом мелькала соблазнительная улыбка.

Лен саркакстически скривил губы. Никто не ожидал бы такой усмешки от Леонарда Хейнсворта, барона Хоторна. Именно так представляет себе каирские ночи среднестатистический английский джентльмен. Все это не более чем карикатура, и тем не менее я здесь. И переживаю в действительности то, что к действительности никакого отношения не имеет. Равно как и к тому, что я называю своей жизнью .

Здесь, у мадам Зухры, где мужчины, как пьяные, впитывали в себя витающую в воздухе чувственность, ему наконец удалось сбросить свою вечную маску благополучного «золотого» мальчика. Она не то чтобы была лживой, но не оставляла возможности ни для серьезности, ни для душевной боли. Вроде той, что мучила Лена в тот вечер.

Рядом с ним были две женщины. Одна, совсем юная, шестнадцати или семнадцати лет, сначала играла расстегнутыми пуговицами на его рубахе, а потом, запустив руку за ворот, принялась гладить ему грудь. Другая, чуть постарше, ласкала Лену бедра, прижимаясь к ним своим пышным бюстом.

Леонард привлек к себе девушку, погладил ее по щекам и, взяв за подбородок, прижался ртом к ее полным губам, ощутив вкус мяты и мальвы. Губы покорно раскрылись, но в следующий момент девушка отстранила его и опустила глаза. Ее лицо оживила полусмущенная-полупризывная улыбка. Без лишних слов она позволила Лену взять себя за руку и отвести в одну из комнат на втором этаже.

Лампы с цветными стеклами бросали пестрые блики на кровать, расшитую ткань балдахина и украшенные жемчугом и золотыми позументами подушки. Леонард сел и после того, как девушка сняла с него сапоги, рубаху и брюки, помог ей освободиться от прозрачного одеяния, которое и без того не столько скрывало, сколько обнажало ее прелести. Потом Лен лег на спину и, зажмурив глаза, отключился. Прошло несколько бездумных, сладостных моментов, когда он ничего не чувствовал, кроме нараставшего возбуждения и мягкого прикосновения ее пальцев и губ под чуть слышное позвякивание серег и браслетов. Наконец Леонард сел, привлек девушку к себе и остановился.

Ему вспомнился вопрос, который однажды задал Стивен: «Откуда мне знать, делает это девушка по доброй воле или по принуждению?» У Леонарда подобных мыслей никогда не возникало. Вот и сейчас, когда юная красавица вытянулась перед ним, соблазнительно улыбаясь, сомнения мигом улетучились. Сейчас уже не имело значения, выражают ли ее стоны истинную страсть, вызванную его прикосновениями и поцелуями, или же она выдавливает их из себя, стараясь его одурачить. В любом случае это была не более чем иллюзия для них обоих. Иллюзия, за которую он заплатил.

Потому что для него существовала только Грейс. Это ее формы должны были сейчас трепетать под его пальцами, ее груди, обозначавшиеся под блузой и соблазнительно сквозившие в декольте ее вечернего платья. Маленькие и в то же время на удивление полные для такой женщины, как Грейс, стройной, как березка. Сколько раз он обнимал ее тонкую талию и чувствовал мягкое подрагивание бедер… Грейс. Радостная, солнечная девочка, его лучшая подруга по играм, маленькая проказница, неожиданно превратившаяся в женщину, которая стала для него всем. Без нее Лена просто не существовало. Грейс, Грейс, Грейс… Это ее кожу он трогал сейчас, ее волосы гладил своими пальцами, вдыхая ароматы весенних лугов Суррея. И когда девушка обняла и впустила его в себя и Лен, блаженно улыбаясь, прикрыл глаза, он видел перед собой только лицо Грейс, как и в тот момент, когда желание на лице девушки сменилось выражением удовлетворения. Грейс, Грейс, Грейс…

Опьянение было коротким, как пробежавшая по телу искра. А потом наступила пустота, которая сменилась невыносимой душевной мукой…

И, прежде чем он снова встал и оделся, прежде чем снова пошел по каирским улицам рука об руку с другими офицерами, мимо кофеен, где посетители пили крепкий сладкий мокко, курили, играли в шахматы и просто беседовали, мимо освещенных фонарями витрин и праздно слоняющихся подростков с вечным выражением ожидания на лицах, прежде чем на его губах снова появилась добродушная улыбка Леонарда Хейнсворта, к которой все так привыкли, слезы хлынули у него из глаз прямо в густые, блестящие волосы девушки.