О да, его я тоже понимал как никто другой. В наших словах не было попытки оправдать непутёвых родителей, а лишь одно большое желание стать сильными и независимыми от чужих решений. Кажется, это называется ответственность, которую мы сами теперь несли за свои жизни.
— Знаешь, перед тобой я тоже хотела извиниться, — начала уже не так смело.
— Не надо.
— Надо. Тогда в гостинице я наговорила много лишнего. Я была разочарована результатами анализов и не думала ни о ком кроме себя. Видимо, до последнего верила в то, что если стану донором для мамы, то смогу… добиться её расположения.
— Тебе не нужно.
— Знаю. Но… тогда я совсем не осознавала, как много эта попытка значила для тебя, и что эта история… она не только обо мне. Уже только потом прокрутила в голове наш разговор и поняла, насколько неоднозначно прозвучали мои слова.
Глеб мотнул головой, словно гоня от себя неприятные мысли, после чего накрыл мою ладонь своей и переплетая наши пальцы.
— Не думаю, что сейчас это имеет какое-то значение. Главное, что ты здесь, это много значит.
Он не договорил, а я вот решила уточнить:
— Для кого?
— Для меня.
Вздох облегчения вырвался сам собой. Клянусь, если бы он заговорил про маму, мне пришлось бы его убить.
— Я здесь ради себя, — решила расставить все точки над i. — Потому что мне так надо… самой.
— Ого, — фыркнул Новгородцев с ноткой восхищения. — Я смотрю, кто-то успел отрастить зубки.
— Я быстро учусь, — улыбнулась хитро. После чего всё равно попросила: — Но ты пока всё равно будь рядом… и просто держи меня за руку.
— Буду, — пообещали мне с самым серьёзным видом.
Глава 24. Вместо эпилога
Следующие несколько дней напоминали хождение по тонкому льду, где каждый опасался сделать неосторожный шаг. Мы с Глебом всё больше молчали, словно присматриваясь друг к другу и до конца не зная, что делать после всех прозвучавших признаний. Сергей Аркадьевич почти всё свободное время проводил со своей женой, пытаясь урвать у злодейки судьбы как можно больше совместных мгновений. Папа же ходил задумчивым и хмурым, явно ощущая себя не в той тарелке, и всеми правдами и неправдами стараясь это скрыть. К своей чести сдался он уже на третий день, торжественно объявив нам за завтраком:
— Нужно ехать, — и бросил на меня многозначительный взгляд, будто намекая, что и мне пора бы паковать чемоданы. Чемоданов у меня с собой не было, впрочем, как и вещей, которые можно было в них упаковать. Вот уже несколько дней я щеголяла по «резиденции» Бауэров в неизменном спортивном костюме, привезённом из дома, меняя лишь футболки, бесстыже позаимствованные у Новгородцева.
Я заметно растерялась, беспомощно повернувшись к Глебу, наверное, ожидая, что тот примет за меня решение. Я бы, конечно, взъелась и поступила ровным счётом наоборот, но он предпочёл промолчать, лишь сжав мою руку под столом. Всё в соответствии с обещаниями.
— Кир, — словно прочитал мои мысли отец, — я не предлагаю тебе уезжать из города. Но оставаться в доме с умирающим человеком — это сложно.
Юрий Александрович был в своём репертуаре и не щадил ничьих чувств. Академик тут же изменился в лице, покраснел и скривился, как если бы получил оплеуху. Но меня больше волновала реакция Глеба, который продолжал спокойно сжимать мою ладонь и жевать салатный лист.
— Я… я не знаю.
С одной стороны мне не хотелось дезертировать с «поля боя» и оставлять Глеба с мамой, в ожидании, когда случится… то самое. Но и находиться в этом доме, где буквально всё кричало о великой любви матери и академика было несколько… экстравагантно. Я чувствовала, что мы с отцом здесь лишнии, и будто бы подглядывали и мешали чужому горю. Я тоже сильно переживала из-за предстоящего ухода мамы, но вряд ли мои чувства шли в какое-то сравнение с тем, что испытывал Сергей Аркадьевич и его сын.
Почесала кончик носа и неожиданно попросила Новгородцева:
— Поговори со мной, — буквально затылком ощущая, как отец за моей спиной закатил глаза. Всё таки происходящее сильно его нервировало.
***
Оставив отцов обмениваться злыми взглядами, мы сбежали в комнату Глеба.
— Что мне делать? — спросила с предательской дрожью в голосе, едва дверь успела закрыться за нами.
— Это зависит от того, чего ты хочешь, — философски отозвался он, явно не желая брать на себя ответственность.
— Глеб!
— Кира?
Задышала тяжело, пытаясь совладать со своими чувствами.
— Я не могу уехать. Это значило бы, бросить Элину… маму. Я не хочу быть трусихой! Но и оставаться тоже… мы вам мешаем.
— Не говори глупостей.
— Мешаем, — повторила настойчиво. — Всем и так непросто, а твой отец и мой… от них буквально искры летят в разные стороны. Он не уедет, пока я здесь, знаю. Рано или поздно рванёт. А это вряд ли пойдёт на пользу маме и…
Новгородцев вымученно вздохнул и прижался своим лбом к моему.
— Не усложняй. Ты не можешь отвечать за всё.
— Кто-то же должен, — шмыгнула носом и прикрыла глаза, наслаждаясь близостью Глеба. Это успокаивало.