По ту сторону от тебя

Я злился на нее не потому, что она молчала, хотя и за это ей нужно было всыпать крепкого солдатского. Я был в ярости от того, что она подвергла угрозе свою жизнь и жизнь нашего ребенка. Не маленькая девочка. Маша знает про свои проблемы с сердцем. И я отказываюсь понимать подобную глупость, иначе я назвать ее поступок не могу.

Я все-таки решаюсь и звоню Елизавете Красавиной, которая, несмотря на раннее утро, берет трубку сразу. Когда я обрисовываю ей ситуацию, она какое-то время молчит. Я пытаюсь объяснить, что мы вовсе не планировали детей, пока Маша не закончит образование, и даже речи об этом не было. И это так. Я никогда не хотел сделать из жены рожающую в год по ребенку клушу-наседку. Я хотел, чтобы Маша встала на ноги, поверила в свои силы, повзрослела, в конце концов. Я люблю ее, но она дитя, несмышленое и безответственное. Я не представляю, что Маша будет делать с ребенком.

– Дима, я приеду через три-четыре часа, и мы вместе съездим к доктору, у которого она состоит на учете. Не волнуйся, все будет хорошо, – сказала Елизавета, немного меня успокоив. По крайней мере, я не один буду с Машей воевать.

Уснуть мне так и не удалось, а вот будущая мамочка вырубилась и спала до самого приезда Елизаветы. Я думал, что самое сложное позади, но ошибся. Маша встала в позу, заявив, что ни в какую больницу с нами не поедет.

– Я отлично себя чувствую. У меня ничего не болит. Давление в норме. Волноваться не о чем, – короткими четкими фразами декламировала она в ответ на наши просьбы ее послушать голос разума… нашего, коллективного, раз своего нет. Спорить было бесполезно. Мы сдались, сойдясь на том, что в понедельник Маша пойдет в больницу вставать на учет, сдаст все анализы и посетит кардиолога.

Уже на пороге, прощаясь, Елизавета тихо шепнула мне:

– Сходи с ней, Дима. Не пускай ее одну.

– Разумеется. Вам и просить не нужно было.

Мама Маши уходит, а мы с ней остаемся одни в мгновенно накалившейся обстановке. Как насупившийся ежик, Маша с воинственным оскорбленным видом сидит в кресле, обняв себя за плечи и подогнув ноги.

– Еще и маме нажаловался. – с презрительным фырканьем бросает мне Маша. Я подхожу к креслу и сажусь перед ней на корточки. Ладони кладу на колени своей жены.

– Посмотри на меня, Маш, – мягко говорю я. Она еще больше хмурится, но не пытается меня оттолкнуть. – Пожалуйста. Я был не прав, накричав на тебя. Я извинился. Теперь посмотри на меня, я должен видеть твои глаза, когда скажу тебе кое-что важное.

– То, что я дура ты мне объяснил доходчиво, – шипит она, но поворачивает голову ко мне и смотрит в глаза. Меня не обманешь, я вижу скрывающуюся на дне синих глазах боль и страх, и растерянность. Она маленькая напуганная девочка, а я тот, кто всегда должен стоять рядом и защищать ее, даже от самой себя.

– Ты не дура, Маш, – качая я головой, нежно переплетая пальцы наших рук. – Ты моя жена, моя любимая сумасбродная жена. Ты превратила мою жизнь в американские горки, но я могу сказать с уверенностью, что ты лучшее – что подарила мне судьба. Это правда, Маш. Я люблю тебя любую. И тебе не нужно ничего мне доказывать.

– А как же открывать заново, иначе ты потеряешь интерес? Твои слова? Или я опять все придумала, – в ее голосе звучит горечь, и я с внутренним содроганием понимаю, что долгие месяцы Маша накручивала себя, вспоминая тот наш разговор. Все это время пытаясь быть достойной, удивительной, непредсказуемой. Она и бизнес-план этот придумала, чтобы меня поразить. Маленькая… Если бы я знал!

– Мои, Маш, но с того момента, как я сказал, что люблю тебя, они потеряли смысл, – произношу я, касаясь ладонью ее щеки. – Ты – самая невероятная женщина, и тебе ничего не нужно делать, чтобы я каждый день осознавал, как сильно мне повезло.

– Ты адвокат, – всхлипывает Маша, закусив губу. – А вы врать умеете. Красиво и виртуозно.

– Я никогда не врал тебе, – искренне говорю я, – И никогда не буду. Я хочу, чтобы ты знала, как много места занимаешь в моей жизни, в моем сердце. Я многих терял, Маш. Мою мать, отца, сестру. Это больно. Чертовски больно. Я чуть с ума не сошел. Я жить не хотел, но все вокруг говорили: крепись, будь сильным. И я был. Никого не осталось. Пустые стены. Одинокие ночи, женщина, которая была больше другом, чем любовницей. Серые дни. До конца жизни. Я все знал про свою жизнь на десятилетия вперед. А потом появилась ты. Ураган, цунами, ты снесла меня и опрокинула. Я в себя прийти не мог, я смеялся ночами над своим безумным наваждением. Я жить начал. Я, как в кино бывает, цвета и краски рассмотрел. Светло так стало, по-настоящему, словно меня из мешка вытащили. И я дышать начал полной грудью. Вот, что ты со мной сделала. Все, что я мог пожелать, я в тебе обрел. И если ты любишь меня, ты больше не будешь рисковать собой, Маш. Ты не будешь пугать меня до чертиков. Слышишь?