По ту сторону прав человека. В защиту свобод

Идеологическая догма прав человека открыто заявляет, что права, о которых она говорит, — это права человека самого по себе, то есть человека, лишенного всякой принадлежности к той или иной группе. Отсюда следует, что моральный статус (права как таковые) никогда не может зависеть от принадлежности к определенной группе. Но ведь человечество составляет как раз такую группу. Вопрос тогда в том, почему мы признаем за этой группой моральную ценность, которую отрицаем за другими внутривидовыми группами, почему утверждаем, что все формы принадлежности должны быть отвергнуты, но при этом считаем одну из них, а именно принадлежность к человечеству, решающей. Дженни Тейхман, одна из авторов, которые пытаются обосновать права принадлежностью к человеческому виду, пишет, что «для стадных существ естественно предпочитать членов своего собственного вида, и люди не составляют никакого исключения из этого правила»[65]. Но почему тогда это легитимное на уровне вида предпочтение не является легитимным и на других уровнях? Если за моральными субъектами признается право на предпочтительное отношение, основывающееся на относительной близости, созданной общей принадлежностью к одной группе или же особым типом вытекающих из нее отношений, почему эту позицию нельзя обобщить? Конечно, можно ответить тем, что принадлежность к виду важнее всех остальных форм принадлежности, поскольку она является наиболее обширной и включает в себя все остальные. Но этим не объясняется, почему все возможные виды принадлежности должны быть делегетимированы в пользу той, в которую они включены на правах подклассов, и почему то, что верно на одном уровне, перестает быть таковым на другом.

Кроме того, биологическое определение человека как члена человеческого вида столь же условно или произвольно, как и любые другие: оно опирается исключительно на критерий плодовитости потомства при внутривидовом скрещивании. Однако эволюция законодательства по вопросам аборта привела к признанию того, что эмбрион является человеком лишь в потенции, а не актуально. За этим скрывается мысль, что определение человека одними лишь биологическими факторами не является достаточными. Конечно, попытались пойти дальше, подчеркнув то, что люди отличаются от всех остальных живых существ не только тем, что они принадлежат к другому виду, но и, главное, тем, что они обладают определенной совокупностью качеств и характеристик, которых нет ни у кого другого. Неудобство этой позиции в том, что, какое бы качество и какую бы характеристику ни брать, маловероятно, что они будут наличествовать у каждого. Например, определять принадлежность к человеческому виду самосознанием или способностью представлять себя в качестве правового субъекта — значит тут же ставить проблему статуса малолетних детей, стариков, больным старческим слабоумием или же инвалидов с глубокими нарушениями психики.

Именно этим двойным противоречием не преминули воспользоваться те, кто борются за «права животных» и даже за предоставление прав человека большим обезьянам. Разоблачая «специзм» или видовую дискриминацию, то есть учение, согласно которому только люди должны быть признаны в качестве обладателей прав, они полагают, что нет ничего нравственного в наделении особым нравственным статусом живых существ исключительно на основе принадлежности к группе, в данном случае — к человеческому виду. С другой стороны, они утверждают, что большие обезьяны принадлежат к «моральному сообществу», поскольку они обладают, по крайней мере в рудиментарной форме, характеристиками (самосознанием, моральным чувством, элементарным языком и когнитивным рассудком), которыми некоторые «непарадигматические» люди (инвалиды с серьезными нарушениями, умственно отсталые, больные старческим слабоумием и т. д.) не обладают — или больше не обладают. Иными словами, они обращают против защитников классической теории прав человека аргумент, используемый последними для дискредитации принадлежности к различным внутривидовым группам.

«Наделять особой ценностью и особыми правами членов человеческого вида по той лишь причине, что они его члены, — пишет Эльвио Баккарини, — это позиция морального произвола, которая не отличается от сексизма, расизма или этноцентризма»[66]. «Готовы ли мы, — добавляет Паола Кавальери, — сказать, что генетическое родство, предполагаемое принадлежностью к одной и той же расе, оправдывает наделение особым моральным статусом других членов той же расы? Ответ, очевидно отрицательный, приводит к тому, что мы должны отказаться от защиты гуманизма, основанного на родстве»[67].