По ту сторону пропасти

– Элька, – вдруг опомнился Григорий. – Ты чего?.. На тебе лица нет!.. – он осторожно отцепил её руки от ворота блузки. – Ты что? – испуганно пробормотал он. – Ты… ты не… Эля, да скажи уже что-нибудь!

– Я не! – мрачно буркнула Эльвира и высвободила руки. – Я в тебя не влюблена, если ты об этом, эгоистичный хмырь!

Григорий какое-то время потерянно таращился на неё, потом весело и облегчённо фыркнул и плюхнулся обратно в шезлонг.

– О, женщины, вам имя – вероломство, прав старина Шекспир… Вот уж от тебя не ожидал такой реакции! Ты что, не рада?.. Мы же договаривались когда-то, что скажем друг другу первыми, забыла?

Эльвира медленно опустилась в своё кресло. Глубоко вздохнула и подтянула ноги к подбородку. Это была её излюбленная поза, за которую её постоянно гоняла мать.

– Наверное, рада… – она уткнулась лбом в колени и тяжко вздохнула. – Просто… неожиданно так. Просто… вот всё и закончилось, так ведь?

– Что закончилось? – удивился Григорий. – Что за вселенская скорбь?..

– Не знаю… – Она печально улыбнулась и зябко обхватила себя руками, хотя было очень тепло. – Наша юность, наверное, закончилась… Ведь мы оба так ждали, что наступит время, и кто-то из нас прибежит вот так к другому, с сияющими глазами, и скажет: «Я встретил! Свершилось!» и мы бросимся друг другу на шею от счастья.

– Что-то ты не очень-то на меня бросилась. Зато с ходу бросилась в депрессию!

Он помолчал немного и задумчиво добавил:

– Но я, кажется, понимаю, о чём ты…

– Ну, рано или поздно и до тебя бы дошло, жираф, – презрительно фыркнула Эля.

Они рассмеялись, но в смехе этом слышался отзвук печали.

Где-то над их головами в глубокой вечерней синеве чертил белую полосу самолёт, словно подводя итог их дружбе и закончившейся юности. К одному из них пришла Жизнь – новая, отдельная, своя. И второму оставалось только тихонько отойти в сторону. Дружба, конечно, останется, как останется общение и доверие, но первое место в жизни друга придётся уступить навсегда.

Так лёгкой птицей улетает в небеса Юность, и уверенной спокойной поступью приходит Зрелость.

Они помолчали ещё немного, и Эля вдруг словно встряхнулась.

– Прости меня, Гришка. Вот уж не думала, что окажусь такой сентиментальной дурой! – Глаза её азартно сверкнули, и в этой славной задорной девчонке Григорий, наконец, узнал свою весёлую подружку. – А теперь рассказывай всё по порядку, не упуская ни малейшей, даже самой малипусенькой детальки…

…– А ты уверен?.. – с сомнением протянула Эльвира, когда они укладывали шезлонги обратно под полиэтилен и забрасывали их сухими листьями. – Как-то не слишком всё это… обнадёживает. Всё, что ты знаешь – имя да фамилия. Даже не знаешь, где она живёт.

– Я знаю почти всё, Эля. Имя, фамилию, скорее всего дом, судя по тому, что она посмотрела на него, выходя из машины. Знаю, что работает во второй горбольнице. Знаю, в каком кафе пьёт кофе после работы, – он многозначительно улыбнулся и поднял указательный палец. – Это, вообще-то, самое главное. Так что найти её – ноль проблем. Но подход нужен романтический, поэтому кафе – это именно то, что надо.

Они отряхнулись от листьев и побрели по тропинке вверх в сгущающихся сумерках. На крутом подъёме говорить было трудно, поэтому Эля молчала до самого верха сопки. Но уже на вершине всё же не удержалась:

– Слушай, но насколько я поняла, она вовсе не жаждет продолжить знакомство. И она… старше. Ведь старше?..

В голове это как-то не укладывалось. Гришка, звезда курса, умный, красивый, роскошный – по нему сохли, наверное, десятки сокурсниц; да и среди элитной тусовки, где им тоже приходилось вращаться, на Гришку заглядывались не только девицы, но и некоторые их мамаши пускали откровенные слюнки! А тут – какая-то непонятная из второй городской больницы… на врача не тянет, судя по рассказу… как пить дать, медсестра!..

Это ж полная катастрофа…

Но Эля слишком хорошо знала Григория Геловани, чтобы сказать всё это вслух.

– Старше, – ответил Григорий спокойно и подал ей руку там, где нужно было обойти острый скальный выступ. – Навскидку – лет тридцать.

Эля невольно вздрогнула. Григорий заметил и рассмеялся.

– Элька, тридцать лет и двадцать пять – велика ли разница? Да вообще, неужели это так важно? Важно, что это – ОНА.

– Но как, как ты можешь быть так уверен! – Элькино возмущение всё-таки прорвало плотину, она резко повернулась, сбилась с дыхания и закашлялась. – Она… кха!.. даже телефон тебе не дала! Видно, сообразила всё… правильно… кха, кха!..

Григорий, весело ухмыляясь, похлопал её по спине. Силуэты корявых низеньких дубов медленно погружались в тёплые летние сумерки, и Эльвире даже показалось, что всё это сон, ирреальность. Не может Гришка влюбиться в медсестричку из второй городской!.. Из любой городской и не городской!..

– Слушай, Элька, – он положил ей руки на плечи. – Ты чего, опекаешь меня, что ли? Ты с моей мамой контракт, часом, никакой не подписывала? А то я ей тут, душу, понимаешь, изливаю, а через полчаса меня вызовут на ковёр в папин кабинет и начнут выпрямлять мозговые извилины!