По ту сторону рассвета

— И я отправился на дальний юг, собирал виноград, нырял за жемчугом… А когда вернулся в Тирион, там все были без ума от новых игрушек Мелькора. Вот этих, — Финрод показал большим пальцем за спину, где на ковре блестело собрание мечей. — Все фехтовали, изобретали новые приемы, совершенствовали оружие и доспех. Нэльофинвэ Майтимо наконец-то нашел себя: в фехтовании ему не было равных, о каком оружии ни говори — наверное, и сейчас нет. И зачинщиком всего этого был, конечно, Мелькор…

— И Валар не открутили ему голову?

— За что? И до его освобождения мы знали оружие. Оромэ учил нас охотиться с копьем, луком и ножом… А фехтование — это же была просто игра. Забава. Мы дрались затупленными мечами, а доспех — это чтобы, упаси Эру, никто не поранился. Валар ничего не могли сделать, пока никто не нарушал законов, пока Феанаро не начал угрожать Нолофинвэ клинком. Но тогда было уже поздно.

— Я думаю, вскорости Моргот пожалел, что выучил вас фехтовать, — сказал Берен.

— Нет, Берен. Он добился своего — мы скоро научились решать дела с помощью стали. Я не знаю, чего он хотел сначала — взбунтовать нас против Валар или вести на Средиземье, но появление Сильмариллов заставило его изменить все планы. Он пожелал их — во всей своей страстью. Вскоре после создания Камней его речи, поначалу направленные только против Валар, стали сеять рознь и между нами. А мы были готовы… Моргот бросил отравленные семена, но они упали на благодарную почву. Мы хотели новых свершений и новых земель, страна, которую покинули отцы, представлялась нам неизведанным раем, а Валинор — опостылевшим сытным пастбищем за крепкой оградой. Этот поход был предрешен, оставался лишь вопрос — «когда»? Зачем и как — никто не задумывался. Но из-за горячности Феанора первоначальный замысел Мелькора, каков бы он ни был, сорвался. Ему пришлось действовать второпях, все рушилось — думаю, он разозлился и убил Финвэ, чтобы отомстить Феанору за крушение своих расчетов.

— Из его действий невозможно понять, глуп он или умен…

— Он — самый мощный ум Арды, но этим умом всецело правит страсть. Он увлекается новым и забрасывает старое.

— Значит, у него есть свои слабости и его можно бить. Насколько он силен, государь?

— Насколько велик океан? Как горячо Солнце? Я не знаю. Его силам должен быть предел, но я понятия не имею, где он лежит.

— Финголфин схватился с ним щит в щит и ранил семь раз — значит, его можно одолеть в поединке?

— Его тело смертно, подвержено тлену и разрушению, как тело любого из нас. Оно сотворено из вещества Арды, и над ним властны те же законы, что и над веществом. Эти законы устанавливал не Мелькор и нарушить их он не сможет, хоть и тщится. Моргот сотворил себе роа из вещества Арды и полностью воплотился в него ради власти над веществом Арды. И как далеко простирается эта власть — я не знаю.

Берен, затаив дыхание, ждал, что же скажет Финрод, а тот все молчал, погруженный в раздумье.

— Я полагаю, — медленно сказал он наконец, — Моргота победит сам Моргот. Сейчас он уже не тот, что был прежде. Он слабеет день ото дня, век от века, и я, похоже, знаю, почему. В своем творчестве он остался тем же ревнивцем. Он так и не понял главного: завершенное творение не есть собственность творца. Отделившись, оно должно жить своей жизнью, иначе погибнет… Моргот же не хочет делиться. Однажды создав ядро Земли, он продолжает считать ее своей собственностью, забыв, что она давно населена существами со свободной волей, изменяющими ее лик в меру своего понимания… Чтобы сохранить величие, нужно умалиться.

— Не понимаю…

— Иди сюда! — Финрод распахнул дверь на балкон. — Смотри!

Берен думал, что после Менегрота его ничто не может удивить. Он ошибался.

К чистому озерцу на дне долины террасами спускались улицы Нарготронда, и мало что на свете могло сравниться с этим зрелищем. Невесомые, ажурные арки взлетали над морем зеленых деревьев, стрельчатые шпили соперничали с ними в красоте, те части домов, что не прятались в пещерах, представляли собой причудливые беседки, ни одна из которых не повторяла другую, но вместе они создавали ощущение единого замысла, воплощенного в камень, дерево и металл. Здесь были не фрески, как в Менегроте, а статуи — сотни, тысячи… И все это мерцало разноцветными огнями фиалов и обычных светильников — созвездие Нарготронд на земле Белерианда…

— Я знаю, кто изваял каждую статую, — сказал Финрод, положив руку на плечо Берена, а другой — опершись на перила. — Я могу показать тебе каждый камень, который положил сам — а их здесь тысячи и тысячи. Я назову тебе имена тех, кто трудился над каждым украшением. Эти перила, — он хлопнул ладонью по мрамору, — вырезал Хумли, сын Хундина, камнерез из Белегоста. Еще много его работ в Розовом зале и у фонтанов Звездной Россыпи. Его отец — мастер узорного бронзового литья, перила Радужных Мостов — его рук дело…

— Я верю, — быстро сказал Берен.