Митя не отозвался, что-то ужасное навалилось на него. Каждый шаг рыжеволосой колдуньи по направлению к двери отдавался в голове, и в груди тоскливо, болезненно ныло. Именно так, он был уверен, с этим звуком и этим чувством рушатся миры. Он изо всех сил сжал зубы. Отчего же так плохо? Как это вынести?
Василиса подошла к двери, протянула руку к своему плащу и вдруг обернулась. Лицо ее стало совсем другим, глаза печально блеснули, вздрогнули пухлые губы.
Не та ли сейчас настала секунда, когда люди теряют друг друга навсегда?
Митя вскочил на ноги и в три шага преодолел разделявшее их расстояние.
— Не уходи, я прошу тебя. Прости, прости меня, Василиса! — Он схватил ее за руки и к ее смущению застыл слишком близко.
— Митя! Ой!
— Я люблю тебя, Василиса. Ты же знаешь это, правда? Но что мне с этим делать? Скажи, что же мне делать? — Он прижал ее ладони к губам и в отчаянии зажмурился. — Как быть с помолвкой? С этой свадьбой? Как я не хочу всего этого!
— Не надо о свадьбе…
Она не успела договорить, как он уже наклонился и прижался лбом к ее лбу. Время потянулось иначе. Василисе казалось, она разучилась дышать: находиться в такой близости от этого наследника древнего рода, от этого колдуна, которым она восхищалась так долго, — нет, невозможно. Невозможно чувствовать, как тепло его рук опоясывает ее, и ощущать, что между ее губами и его всего какие-то сантиметры.
Так они стояли, замерев и почти не дыша, слушая сбивчивый ритм сердец, пока стена над входной дверью вдруг не задрожала и с оглушительным боем не распахнулась маленькая дверца на часах, за которой пряталась кукушка. Василиса взвизгнула от испуга, а Митя рассмеялся. Из дверцы выстрелила пружина, а с нее сорвалось что-то зеленое, похожее на комок листьев. Нечто облетело комнату по кругу, вернулось к часам и начало истошно биться в уже закрывшуюся дверцу.
— Кто это? — Василиса уставилась на диковинную птичку.
— Мой незаконченный эксперимент, не обращай внимания. — Митя поймал крылатое зеленое существо и сунул в клетку к тому, которое уже сидело там. В его ловком легком движении промелькнуло что-то кошачье.
— А что ты с ними делаешь?
— Расскажу, если ты еще побудешь у меня, — он улыбнулся.
— Не откажусь от чая, — сказала она, раскрасневшись. Она все никак не могла отойти от него, а он так и продолжал придерживать ее за талию свободной рукой.
— О, чай! Хорошая идея. Марта! — позвал он шушеру, не сводя глаз с гостьи. — Марта, можно чаю?
— Нет! — раздался сонный голос откуда-то из-под кровати. — Уже слишком поздно. Ложитесь спать, Муромец, а чай попьете утром.
Митя уставился на Василису, и через секунду оба они засмеялись. Они смеялись без остановки, смущенные резким отказом шушеры и тем, что от дурных предчувствий коленки дрожали уже у обоих.
— Послушай, — наконец успокоившись, Василиса взглянула в окно, затем на часы, потом перевела взгляд на Митю, — я должна уйти. Уже и правда чересчур поздно, Марта права. Раз в чае нам отказано, пора мне уходить… Уже совсем ночь. А тебе… ведь очень рано вставать… завтра такой день…
— Не надо про завтра! Сейчас мне кажется, если ты останешься, то завтра никогда не наступит, — тряхнул головой Митя, и его длинные светлые кудри упали ему на глаза.
— Ты… предлагаешь остаться?
— Ну конечно!
— Остаться до завтра, я правильно поняла? — Голос Василисы прозвучал совсем тихо. Она наконец сделала шаг назад.
— Просто посиди тут, — ответил Митя и сам немного отстранился от нее. — Пожалуйста, посиди, а я буду на тебя смотреть.
Он видел, что она колеблется. И как никто другой знал, что ей следует уйти: что так будет лучше для обоих. Но в то же время он готов был пойти на что угодно, лишь бы она осталась. "Беги! Беги скорее, Василиса! Я хочу целовать тебя, а не просто смотреть!" — думал он, но вслух ничего не произнес.
— Я бы посидела у тебя еще, — ответила Василиса и встала со стула, на который присела секунду назад. — Но если об этом кто-то узнает, у тебя будут проблемы.
— Мне плевать на них. Давай больше не будем говорить о моих проблемах. Мне очень стыдно перед тобой.
— Но я не могу… Кто-нибудь увидит меня утром, распустит про тебя слухи. Я не беспокоюсь за себя. Но это бросит тень на твою репутацию.
Муромец вдруг изменился в лице:
— Это ведь не твои мысли, правда? Тебе так кто-то сказал?
Василиса молча смотрела на него, не в силах обвинить подругу, хотя именно от нее и услышала эти слова. Но Анисья была сто раз права. Анисья всегда оказывалась права.
— Ну, Василиса? Только не говори, что повторила за Анисьей? Девчонки нашего… круга любят говорить о репутации.
— Послушай, — перебила его Василиса. — Ты многого не знаешь. Ты не знаешь самого главного. Анисья все верно сказала насчет меня.
— Ну и почему это?
— Помнишь ту статью про бал в вашем поместье, которая вышла сразу после твоего дня рождения? Так вот… ее написала я.
Митя поглядел на нее растерянно, а потом вдруг сказал:
— Так это ты отметила, что я был неотразим в парадном кафтане?