Они высыпали на крыльцо, как драгоценные бусины из ларчика, — одна прекраснее другой. Сложно было представить такую разную красоту, но тем не менее все они были реальны — только руку протяни. Первой Сева увидел Маргариту: всю в черном, в сверкающих звездах, с горящим месяцем во лбу. Ее сила была — ночь и тьма, а вовсе не свет, но оттого больше не пугала ни темнота, ни даже смерть — все это воплотилось в язвительной, веселой девчонке с озорными глазами, которая стала ему близкой подругой, как бы он ни убеждал себя, что кроме Муромца близких друзей у него нет.
Следом вышла Анисья в малахитовом платье с узорами и в короне из камней, похожая на одну из диковинных ящерок Дивноморья. Высокая, крепкая, румяная. Солнце тотчас заиграло в ее кудрях.
Но разглядеть Анисью как следует не вышло: за ней уже мелькнули голубоватый проблеск платья и белый локоток. И вот наконец появилась Полина. Сева застыл. Судьба словно предложила ему еще раз взглянуть на нее такой, какой он ее впервые встретил, — с коротким русым каре, в тонком нежно-голубом платьице… Только теперь это платье было расшито тысячей перламутровых блесток, похожих на рыбьи чешуйки.
— Волосы! — беззвучно проговорил он, и она, прочитав по губам, заправила за ухо прядь и улыбнулась.
Они не виделись неделю. Полина оставалась в Заречье и мастерила украшения для кафе, а Сева перебрался в Росеник, чтобы помогать с подготовкой к свадьбе. Но до этого еще был целый месяц, который они провели вместе. Странный тягучий месяц, который сейчас показался сном. Полина восстанавливалась медленно и тяжело. Она спала сутками, а когда просыпалась, долго лежала без движения и глядела в пустоту. От еды ее тошнило. Проклятие оставило вместо себя сосущую пустоту, с которой нужно было научиться жить. Сева тоже не был здоров. Проклятые птицы исполосовали его тело шрамами, и те гноились, не заживали. От воспалений постоянно скакала температура, перед глазами плыло. И все же он стал выбираться из лазарета и все больше времени проводить в избушке Водяной колдуньи. Когда Полина спала, он смотрел на нее, осторожно брал за руку и открывал книгу, сначала проваливаясь в очередную историю, а потом и в сон. Старое кресло заменило ему кровать, и обратно в лазарет он уходил только для того, чтобы сильно не надоедать Маргарите. Но потом Маргарита уехала навестить родителей, испугавшись, что в ближайшее время не подвернется подходящего случая, и Сева стал засиживаться допоздна. В один такой вечер он заворочался на кресле, книга соскользнула с затекших коленей на пол, и слабый голос произнес:
— Иди сюда.
Он даже не помнил, как перебрался на Полинину кровать.
— У тебя жар, — сказал все тот же голос, и прохладные ладони ощупали его лицо, а потом что-то влажное коснулось лба. — Я позову целителя.
Он ничего не видел и тяжело засыпал. Наверное, целитель все-таки приходил, Сева помнил, как к его губам поднесли кружку с зельем, и еще помнил прикосновения Полининых пальцев и ее спасительный поцелуй на его пылающей коже. Проснулся он уже среди ночи в кромешной тьме, тесно прижатый к ней, и уткнулся носом в ее длинные, спутанные от долгого лежания волосы. Вопреки его давней уверенности, что спать с кем-то в одной кровати ему не понравится, это оказалось приятно и хорошо. Температура спала, но рубашка все еще была мокрой от пота. Надо было доковылять до душа, но шевелиться не хотелось. Сил хватало только на то, чтобы носом втягивать воздух и выталкивать его обратно через рот.
— Расскажи мне еще что-нибудь, — раздался Полинин голос: оказалось, что она тоже не спит. — О детстве. О себе.
— Лучше расскажу о тебе. Твой отец жив, ты знаешь?
И он принялся вспоминать, как нашел его карту в Здравнице, как они с Муромцем долго не могли решить, имеют ли право говорить ей, как хотели сбежать и разыскать лечебницу потусторонних, где его содержат. Полина плакала то ли от радости, то ли от обиды, что никто не рассказал ей раньше, а он обнимал ее вздрагивавшие плечи, гладил по волосам, целовал в висок, в соленую щеку и снова проваливался в забытье.
Пролетело несколько дней, Маргарита должна была вот-вот вернуться, а свадьба друзей становилась все ближе. Одним прекрасным утром Сева вдруг почувствовал, что недуг позади — за ночь шрамы не оставили на рубашке ни одного пятна и затянулись прозрачной кожицей. Полина во сне улыбнулась. Он склонился над ней и поцеловал. Ему и до этого хотелось целовать ее, но он был так слаб, что ничего, кроме осторожной нежности, вложить в поцелуй не мог. А теперь вдруг тело налилось тяжестью и нетерпением. Полина вздохнула, обвила его руками. Именно тогда-то и распахнулась дверь, на пороге застыла Маргарита — через секунду она уже хохотала над их сонными лицами и взъерошенными космами. В тот же день приехал снимать мерки для Полининого платья Ламанов, и Севу выгнали из избушки до самой свадьбы.
Теперь же он смотрел на Водяную колдунью, на ее короткие волосы, на вспыхнувшие губы и щеки и хотел только одного: скорее убедиться, что она не передумала насчет него.