По ту сторону рифта

Ким вытащила тюбик с жидкой кожей и распылила ее на руку Джинни, баюкая голову ребенка на коленях. Кровотечение остановилось. Спустя секунду женщина посмотрела на мужа, который неподвижно и беспомощно стоял, прислонившись к стене. Его застывший предательский взгляд Ставрос видел уже много раз за прошедшие дни.

– Ты отключил ее, – Ким почти кричала. – После всех наших споров ты опять ее отключил?!!

Эндрю беспомощно пожал плечами.

– Ким…

Жена отвела глаза. Она раскачивалась взад и вперед, воздух с немелодичным свистом прорывался сквозь сжатые зубы, голова дочери все еще покоилась у нее на коленях. Семья Горавицев и их маленькая радость. Между ними на полу, как спорная граница, дрожал кабель, соединяющий голову Джинни с сервером.

Ставрос представил себе, как Джин Горавиц, похороненная заживо в безвоздушной тьме, заваленная тоннами земли, наконец освободилась. Как она поднимается в воздух.

А потом вообразил себя, Ставроса Микалайдеса, освободителя. Человека, который, пусть на краткий срок, дал ей возможность увидеть мир, где виртуальный воздух сладок, а оков не существует. Естественно, к чуду были причастны и другие – дюжина техников, в два раза больше юристов, – но все они со временем исчезли, их интерес угас, когда подтвердилась гипотеза и подписали последний документ. Ущерб в пределах нормы, проект приближается к завершающей стадии. Нет нужды тратить время хотя бы одного сотрудника «Терракона» на простое наблюдение. И остался только Ставрос, а для него Джинни никогда не была проектом. Она принадлежала ему, так же как и Горавицам. А может, и больше.

Но даже он не знал, чем все это было для девочки. Да и мог ли хоть кто-то с чисто физической точки зрения понять ее? Когда Джин Горавиц соскальзывала с поводка плотского существования, она просыпалась в реальности, где сами законы природы теряли силу.

Разумеется, все началось не так. Систему запустили с записанными годами повседневности, реалистичной окружающей средой, любовно прорисованной до последнего клочка пыли. Но она была изменчивой и отвечала нуждам растущего интеллекта. Как показал опыт, слишком изменчивой. Джин Горавиц трансформировала свой персональный мир столь радикально, что даже технические посредники Ставроса едва могли в нем разобраться. Эта маленькая девочка одним желанием могла превратить лесную поляну в римский Колизей. Свободная, Джин жила в мире, где исчезли все границы.

Мысленный эксперимент по насилию над детьми: поместите новорожденного в окружение, лишенное вертикальных линий. Держите его там, пока не сформируется мозг, пока проводка не затвердеет. В результате целые группы клеток в сетчатке, отвечающие за распознавание определенных образов, не получат развития, так как в них не возникнет потребности, и навсегда останутся закрытыми для этого человека. Телефонные вышки, стволы деревьев, небоскребы – ваша жертва станет неврологически слепой к вертикалям на всю жизнь.

Но что случится с ребенком, выращенным в мире, где любая линия по мановению руки превращается в круг фракталов или любимую игрушку?

«Мы – нищие, – подумал Ставрос. – По сравнению с Джин мы все – слепцы».

Разумеется, он видел то, с чего она начинала. Программное обеспечение считывало информацию прямо с затылочных долей ее головного мозга и без помех переводило их в образы, проецируемые на его визуальные сенсоры. Но изображение – это не зрение, это всего лишь… сырой материал. На всем пути от глаз к мозгу стоят фильтры: клетки рецепторов, пылающие границы сознания, алгоритмы сопоставления с уже существующими в разуме образцами. Бесконечный запас прошлых образов, эмпирическая визуальная библиотека для использования. Больше чем взгляд, зрение – это субъективный котел бесконечно малых улучшений и искажений. Никто во всем мире не мог интерпретировать видимое окружение Джин лучше Микалайдеса, а он, спустя годы, по-прежнему с огромным трудом извлекал хоть какой-то смысл из этих форм.

Девочка была просто и совершенно неизмеримо вне его понимания. Именно поэтому Ставрос так ее любил.

Сейчас, спустя какие-то секунды после того, как отец оборвал связь, Ставрос наблюдал за тем, как Джин восходит в свою подлинную сущность. Эвристические алгоритмы выстраивались перед его глазами; нейронные сети беспощадно чистили и отсеивали триллионы избыточных связей; из первобытного хаоса возникал разум. Количество энергии, затрачиваемой мозгом на совершение одной операции, рухнуло вниз, как нагруженный конец качелей, зато эффективность обработки данных подпрыгнула до стратосферной высоты.

Вот это была Джин. «Они понятия не имеют, – подумал Ставрос, – на что ты способна».

Она с криком проснулась.

– Все в порядке, Джин, я здесь, – он говорил тихо, помогая ей успокоиться.

Ее височная доля еле заметно вспыхнула от получаемой информации.

– О, боже, – пробормотала девочка.

– Опять кошмар?

– О, боже, – слишком частое дыхание, слишком быстрый пульс. Адренокортикальные аналоги сейчас зашкаливали бы. Показатели напоминали телеметрию изнасилования.