По ту сторону снов

Великолепный ген-орел парил в восходящих потоках над Варданом, дрейфуя выше потревоженных стай местных птиц, не замеченный мод-птицами, так отчаянно мельтешившими над городом. Он смотрел вниз на широкие прекрасные бульвары центра столицы, которые теперь были заполнены бегущими толпами. Во многих районах начались пожары, и высокие столбы грязного дыма поднимались в чистое ясное небо. Орел взмахнул мощными крыльями, без усилий прокладывая путь в облет. Крики ярости и вопли ужаса смешались в единое полотнище звука, окутавшее здания города, как невидимый туман. Его однообразие нарушалось резкими выстрелами. Стрельба продолжалась весь день, до глубокой ночи. Крики тоже не прекратились с наступлением тьмы.

В течение двух дней Слваста находился на передовой, под защитой своих стойких сторонников Янриса, Андрисии и Товакара. Он руководил штурмом правительственных зданий и других очагов сопротивления. Его образы постоянно распространялись по городу: грязный, уставший, проявляющий сочувствие ко всем, кто пострадал от насилия, помогающий раненым забраться в повозки, которые направлялись в больницы. Везде, где вспыхивало сопротивление полковых офицеров и их оставшихся отрядов, оказывался Слваста, сражаясь за свою сторону, за справедливость, за перемены. Он представлял собой лицо революции, символ добродетели. К концу событий он мог появиться на баррикадах или среди тех, кто осаждал здание, – и противники сдавались и капитулировали. Слваста возвел в принцип уважительное отношение к побежденным, недопущение мести или грязного уличного правосудия. Уже и передача образов не требовалась, чтобы узнать, где он находится, – достаточно было прислушаться к тому, где раздаются аплодисменты.

Слвасте предоставили уединение только утром третьего дня. Все думали, что он наконец отдыхает от своих подвигов. На самом деле Янрис и Андрисия затолкали его в накрытый пологом кэб, которым правил Товакар. Слваста смотрел на проплывающий мимо город через небольшую щель в жалюзи, опущенных для защиты от любопытных глаз. Темнота внутри кэба соблазняла сильнейшим искушением заснуть. Прошло так много времени с тех пор, как он вообще отдыхал; он был грязен, измучен, и у него болела каждая косточка.

Снаружи люди тащились сквозь наползающий с реки утренний туман с ошеломленными выражениями лиц. Слваста удивился тому, как много окон было разбито здесь – вдали от центра города, где происходила б'oльшая часть вооруженных столкновений. Некоторые из крадущихся фигур волокли громоздкие коробки или мешки. Грабители, предположил он. Бетаньева получала много сообщений о грабежах. Забавно, что при всех своих планах революционного свержения гражданской и национальной власти они никогда не думали о последствиях подобного беззакония.

На улицах встречались и целые семьи: родители внимательно следили за детьми, окружали их сильнейшими панцирями и торопились в поисках… чего? Слваста толком не понимал. Однако все двигались с определенной целью. Семьи почти всегда были хорошо одеты, дети выглядели заплаканными и напуганными, родители смотрели мрачно и с опаской. Он остановился бы и спросил, куда они идут, если бы у него остались силы.

Кэб въехал в восточный Фолвич, район, который, казалось, избежал худших последствий революции. Здесь не зияли разбитые окна, не курился дым, поднимавшийся из зданий, куда бросали зажигательные бомбы. Ничья кровь не окрашивала булыжники мостовой. Очаровательные пригородные улицы омрачали лишь наспех заколоченные окна и запертые двери.

Слваста с любопытством взглянул на сломанные крепкие ворота Исследовательского института паданцев. Он не помнил, чтобы они планировали здесь какие-либо действия, но Бетаньева настояла на его приезде.

Солнце еще не успело подняться высоко, и стены двора блокировали солнечные лучи, позволяя задержаться прохладному серому туману. Пряди его медленно вились вокруг двух припаркованных кэбов и фургона. Любопытство Слвасты возросло, когда он увидел людей, разгружающих бочки с ялсовым маслом.

А потом ему стало все равно, потому что из дверей института вышла Бетаньева. Они встретились в холодном влажном тумане и обнялись, лихорадочно ощупывая друг друга, желая удостовериться: они оба целы, они не лгали, твердя друг другу на протяжении всей революции: «Да, я в порядке».

Бетаньева уткнулась лбом в его лоб, она гладила его пальцами по лицу, чтобы окончательно успокоиться.

– Мы это сделали, – прошептала она. – Мы их победили.

– Да, – прошептал он в ответ. – Благодаря тебе.

– Нет, тебе. Я только помогала.

Они снова поцеловались.

Наконец Слваста отстранился от нее, но продолжал улыбаться.

– Зачем ты позвала меня сюда? Ты сказала, что это важно.

– Да, – сказала она, и ее голос внезапно задрожал. – Мы победили, все кончено. Кулен взял дворец, ты захватил правительственные учреждения, Хавьер разобрался с торговцами и компаниями. Остатки сопротивления протянут недолго. Правительство разбито. Ты понимаешь, любовь моя?

– Ну… да.