Например, субъект, занятый самотрансформацией, может долгое время испытывать затруднения неясной природы в те моменты, когда он занимается неделанием «пузыря восприятия» или любым другим типом неделания, способным привести личность к радикальным изменениям.
Попытки перепросмотра или глубокого самоанализа, неминуемо наводят исследователя на простой, казалось бы, вопрос: «Как я отношусь к изменению своей личности?»
Откровенный ответ многое проясняет.Мы можем узнать, например, что на самом деле не желаем никаких изменений, что нам, на самом деле, нравится та психоэнергетическая конституция, проявления которой мы ежедневно наблюдаем. Кроме того, мы можем открыть для себя потаенный, но очень сильный страх
Здесь нет проблемы, потому что внутренний «оценщик» — элемент Супер-Эго, как эту формацию называл Фрейд в своих поздних работах, или референтная часть Я-концепции («образ идеального Я») — знает из наблюдения за реакциями других людей, что подобный страх присущ психике большинства представителей нашего вида. Многие боятся изменений внешней среды, поскольку нам не дано знать свою судьбу в изменившихся условиях, и все взрослые люди, внешний облик которых окончательно определился и стал привычным, боятся значительных изменений собственной внешности (вида физического тела). Разумеется, эти страхи имеют, прежде всего, социальную природу. В первом случае мы беспокоимся о том, сможем ли выжить в изменившихся условиях, во втором случае нас тревожит отношение других людей к нашей новой внешности — не вызовет ли она общего отвращения? презрения? жалости? Все это настолько понятно, что подобные рассуждения можно считать банальностью.
Иначе обстоит дело со страхом внутренних изменений. Если исключить общий страх помешательства, о котором речь не идет, изменение психического устройства — вещь достаточно интимная. Мы готовы простить собеседнику определенную «чудаковатость», полагая эту черту просто отличительной чертой конкретного субъекта. В принятой нами картине мира люди могут быть разными, обладать характерными акцентуациями и иными причудами. Более того, мы готовы относительно спокойно воспринимать даже «пограничных» субъектов — то есть, тех индивидов, которых психиатрия размещает «на границе» нормы и психической патологии. Все это —
Нас пугают изменения в собственной психике, если они происходят резко и начинают сильно отличать нас от общей социальной массы, которая характеризуется определенным диапазоном легко узнаваемых признаков. В этом отношении люди ведут себя иногда парадоксально: с одной стороны, каждый индивид, если он достаточно развит умственно и воспитан в традициях западной цивилизации, желает отличаться от остальных какими-то конкретными чертами и особенностями, присущими только его личности; с другой стороны, тот же индивид не хочет чрезмерно выделяться из общества.
Позицию современного человека западной цивилизации можно выразить так: «Я уникален — обратите внимание на мои достоинства, которых остальные не имеют; но я такой же человек, как и вы, — не отторгайте меня». (Лаконично высказалась героиня одной детской книжки: «Я хочу быть оригинальной, как все».) Это — позиция стадного животного, которое в процессе эволюции приобрело разум и самосознание, а вместе с ними — индивидуализм. Стадность и индивидуализм постоянно пребывают в состоянии конфликта, и человеческая психология отражает это конфликтное состояние. Мы ищем удовлетворительный компромисс для своего сознания — надо быть коллективным и индивидуальным, похожим на всех и одновременно уникальным.
Внутренние изменения трудно поддаются социальной коррекции. Имея дело с внутренними изменениями, мы чаще всего не можем найти «позицию компромисса» между коллективным и индивидуальным. Все внутренние попытки адаптировать себя к социальному полю осуществляются на ощупь. Из-за того, что сообщество, с которым мы неизбежно контактируем, не посылает никаких подтверждений нашей адекватности, мы остаемся наедине со своими внутренними изменениями. Возникает обостренное чувство изоляции, а вместе с ним — неопределенность.