По ту сторону Тьмы. Между Здесь и Там... (СИ)

Кажется, он и тогда подпевал… Когда танцевал с Мией. Когда поддался на все её уговоры это сделать — повести её в танце под выбранную ею для этого песню. Они тогда ещё целую неделю на спор вспоминали композиции, в которых бы присутствовали слова, связанные с темой «сумасшедшая любовь». К их обоюдному изумлению, составленный ими список перевалил за сотню всего за несколько дней и останавливаться на этом определённо не собирался. Потому что они и сами не знали, сколько действительно на тот момент существовало подобных хитов любых мастей, вкусов и жанров.

«Я так поняла, ещё где-то сто лет назад начали подводить базу под тот «факт», что любовь — это, якобы, психическое расстройство. Или целое заболевание.»

«Тогда секс — это его побочный эффект?»

«Нет, как раз секс почему-то выпадает из данного уравнения. Даже извращённый секс, что самое нелепое. И почему ты опять всё сводишь к сексу? Только не надо, пожалуйста, говорить, что всё в этом мире сводится к сексу.»

«Я и не говорю. Это ты сказала. Потому что в мире более, чем достаточно вещей, которые круче любого секса… Ну, почти круче. И любовь, да, это одна из этих вещей. Особенно любовь к тебе… И, думаю, ответы на твои вопросы очевидны. Секс сам по себе не обязывает ни к чему, даже если кто-то после него и забеременеет. По крайней мере, не в нынешнем настоящем. А любовь — это привязанность. Любовь — это большие обязательства. Любовь — это по-настоящему, всерьёз и навсегда. Так просто ты от неё не избавишься. Даже от человека можно избавиться, но не от неё…»

— I am crazy, (Я схожу с ума)

For thinking that my love could hold you, (От мысли, что моя любовь могла бы тебя удержать)

I'm crazy for trying, and crazy for crying, (Я схожу с ума, пытаясь, и схожу с ума, рыдая)

And I’m crazy for loving you. (И схожу с ума от любви к тебе)

Кен, не удержавшись, зажмурился сильнее, как от очередного приступа боли, но куда более невыносимой. Потому что эта боль, в отличие от физической, никогда не притупляется и никуда не исчезает. И держит твоё сердце в постоянном напряжении, оставляя на нём каждый божий день новые порезы и раны. Иногда глубокие, иногда не очень, но никогда не отпускает. Не даёт ни передохнуть, ни собраться с силами до следующего запредельного приступа. Не даёт ни забыть, ни забыться…

Вот и сейчас… Когда казалось, что нет хуже того, что тут вытворяли с Кеном, как его буквально пытались выпотрошить и превратить в один сплошной кусок кровавого нечто, его накрыло воспоминанием и болью, от которых затрясло даже сильнее, чем от погружающегося в его плоть хирургического скальпеля или… пилы. Сердце перехватило или пережало сдавливающим спазмом и лёгкие тоже. Диафрагму и вовсе скрутило так, что он чуть было вновь не застонал в полный голос.

Какая нелепая ирония. Ему бы приходить себя после очередной карательной операции и думать о том, что сделали с его правой рукой и правой частью лица, а он умоляет призрак Мии оставить его в покое. Едва не со слезами на глазах.

Хотя, почему едва ли? Похоже, пару капель всё же сбежало по его щекам. Просто он, видимо, не понял, что это за капли — пот, кровь или всё-таки слёзы? А может всё вместе?

Пожалуйста… Хватит. Хватит его мучить. Неужели это так сложно? — оставить его одного хотя бы на день-другой. И не приходить призраком в очень коротких снах… И в звучавших то ли здесь, то ли в слуховых галлюцинациях песнях и голосах. Он уже и так едва живой. Едва ли что-либо понимает и осознаёт. А значит, уязвим, как никогда до этого. Смертельно уязвим.

Господи, как же он устал. Как же дико он устал от всего этого кошмара… От кошмара, который… только-только начался.

Ему очень не хотелось слышать знакомую вибрацию из характерных звуков, которую не сумела перекрыть их любимая с Мией песня и которая вскоре вовсе заглушила собой весь остальной окружавший до этого вакуум из ложной тишины. Мелодия с голосом певицы, похоже, тоже окончательно оборвались, когда их полностью схоронили под собой нарастающие при неумолимом приближении чёткие и тяжёлые шаги. И не только шаги. Кажется, по коридору что-то катили, весьма тяжёлое и, скорей всего, металлическое.

Как ни странно, но Кен не стал напрягаться и в этот раз, чтобы попытаться определить, что же это было такое и сколько именно человек приближалось к его камере. А то, что они приближались именно к его дверям — в этом он нисколько не сомневался. Тем более, что после последней пыточной над ним операции прошло уже достаточно много времени, чтобы приступить к дальнейшему продолжению банкета.