По ту сторону вдохновения

От такого безобразия я затворился в замке из слоновой кости, а именно: на даче в поселке Зеленоградском, близ Софрина. Мои знакомые писатели, едва заработав, начинали собирать антиквариат или авангард, оправлять жен или любовниц в «меха и бархат», но у нас с женой была мечта – купить дачу с участком. У меня это желание шло откуда-то изнутри, видимо, из глубины моей родовой рязанской памяти. После выхода пяти книг и запуска двух сценариев набралась солидная кубышка, а недостающую сумму добавила теща Любовь Федоровна, вдова летчика-испытателя. Людям этой профессии при советской власти платили очень прилично. Однако купить дачу оказалось не так-то просто.

Шел 1987-й. Сначала мы присмотрели отличную генеральскую дачу в поселке Катуар по Дмитровскому шоссе и договорились весной оформить сделку. Владельцы звонили нам регулярно и предлагали еще раз съездить посмотреть на будущую покупку. Мы заезжали за хозяевами и отправлялись в поселок. Как-то я случайно разговорился со знакомым, который тоже искал дачу, и он пожаловался на генеральскую пару, морочащую ему голову второй год. «Не в Катуаре ли?» – с нехорошей догадливостью уточнил я. «А ты откуда знаешь?» Выяснилось, таким образом хитроумные дачевладельцы использовали покупателей с автомобилями, чтобы зимой навещать свое загородное хозяйство. Состоялось объяснение, и генеральша, считавшая себя польской графиней, объявила, что только дураки сейчас продают недвижимость!

Да, набирала обороты пока еще скрытая инфляция, собственность придерживали или заламывали несусветные цены. Наконец мы нашли то, что хотели, и стали дачевладельцами. Продавший нам свои угодья крепкий семидесятилетний дед, собиравшийся жить еще как минимум четверть века, дрожащими руками пересчитывая гору купюр, твердил, что теперь будет по два раза в год ездить в кисловодский санаторий, а бестолковому внуку наймет репетиторов по всем предметам. На дворе стоял солнечный март 1988 года. До развала советской финансовой системы оставалось совсем немного… Моя теща вскоре потеряла все лежавшие на книжке сбережения, которые, рискуя жизнью, копил ее героический муж, мой тесть, которого я никогда не видел: он умер от рака, обычного для этой нервной профессии недуга, за два года до того, как я познакомился с его дочерью.

Благодаря предусмотрительной покупке я теперь мог сидеть на даче и смотреть в окно на осенний, наливавшийся кровью сад, пил стаканами домашнее вино из черноплодной рябины, размышлял о том, что стало со страной. Перечитывая Пушкина, я нашел в «Борисе Годунове» словцо «врагоугодники», на которое прежде не обращал внимания. Ну точно про министра иностранных дел Козырева, мистера «Да-с», сдавшего нашу внешнюю политику обнаглевшим америкосам. «Отчизнопродавцы!» – придумал я и свой собственный неологизм.

Происходящие в Отечестве казалось какой-то жуткой смесью Босха с Кукрыниксами. Этой мрачносмехотворной химере нашел тогда адекватное графическое выражение выдающийся художник Геннадий Животов, постоянный автор газеты духовной оппозиции «День». Иногда, несмотря на клятвы, данные самому себе, я включал телевизор: там снова рокотал, как БМП, победно ухмыляющийся Ельцин, несла русофобский бред неопрятная старуха Боннэр. Какие-то странные персонажи с рожами местечковых шулеров объясняли мне, что люди, не вписавшиеся в рынок, не заслуживают права на жизнь, а Россия все равно слишком велика для спокойного счастья и обильной жизни, ее лучше бы разделить на пару дюжин уютных компактных лимитрофов. Визгливая Хакамада советовала шахтерам, оставшимся без работы, собирать грибы и ягоды. Любимец московской интеллигенции Григорий Явлинский, зануда с сальными волосами, талдычил, как нам за 500 дней обустроить Россию. Завсегдатай кремлевских партийных концертов Геннадий Хазанов мстительно глумился над всем советским. Порой из Вермонта пространно наставлял русский народ шишколобый Солженицын, обещая вернуться и спасти Отечество, как только закончит эпопею «Красное колесо», а она все не кончалась. Я в ярости выключал телевизор, ночью мне снились кошмары, а утром я садился к пишущей машинке, но сил хватало лишь на злобные эпиграммы:

Я верю: исчезнет, как страшный сон,
Та нечисть, что вышла когда-то
Из грязных сахаровских кальсон
И боннэрского халата…